Юрий Волошин - Казаки-разбойники

— Вот и получилось, милый, — прошептали губы Мотри. — А ты боялся, глупый. Тебе понравилось?

Он ощущал ее запах, теплоту тела, прижимавшегося к нему, и вдруг понял, что он гол, и никак не мог вспомнить, как это произошло. Его руки стали шарить по телу Мотри; оно было податливо, желанно и трепетно одновременно.

— Отдохнул? — зашептала она на ухо, и стало щекотно. Желание опять нахлынуло на него.

— Ты чего стонешь, Мотря? — осмелился он спросить. — Тебе больно?

— Дурачок! Это так приятно, что всё само рвется из нутра. Ты доволен?

— Еще бы, Мотря!

— Я рада, что ты получил меня первой. Но ты не думай, что я гулящая. Это случается редко, да и то Марфа постоянно меня уговаривает. Без человека тоскливо и муторно. А теперь где его взять, когда столько казаков полегли в восстании да от мора и неурожаев. Сами едва живы остались. Хорошо, что мой был казаком и нас не записали в крепаки. Да надолго ли?

Лука услышал в голосе женщины такую скорбь и тоску, что стало неловко и жалко эту бедную молодицу. Он спросил участливо:

— И как же ты теперь будешь? И сколько же тебе лет, Мотря?

— Старая я уже, Лука, — ответила Мотря тихо и грустно. — На Афанасия будет двадцать шесть.

— А мне только восемнадцать, — почти про себя молвил Лука. — И никого у меня нет. Всех порешили ляхи Лаща. Хорошо, что друг отца упросил взять меня в поход. Может, судьба смилуется надо мной, пуля или сабля не слишком меня заденет, добуду казацкой славы, грошей и всякого добра. Молюсь, чтобы услышал меня Господь.

— Должен услышать, Лукашко! Ты молод, и не тебе погибать в такие годы! Живи на радость людям и нам, глупым бабам!

Послышался со двора голос Степана:

— Эй, казак! Спишь? Вылазь, пора возвращаться!

— Уже кличут, — с сожалением прошептала Мотря. — Возьми меня еще на прощание! Ты люб мне, Лукашко!

Волна нежности обволокла юношу. Он не стал себя упрашивать и не слушал уже сердитых призывов Сыча. Но расставаться приходилось. Мотря жадно целовала его и просила умоляюще:

— Обещай, что если будешь жив, то заглянешь ко мне на обратном пути, любый!

— Обещаю, Мотря. Вот увидишь, я сдержу слово! Но теперь прощай, я вернусь!

Лука опрометью бросился догонять Сыча, который не стал его ждать и в темноте ночи уже скрылся. Лишь тихие отдаленные звуки шагов давали Луке понять, что тот ушел еще не очень далеко.

— Дядько Степан, я не знал, что надо так скоро, — оправдывался юноша.

— Ладно! Получилось у тебя с Мотрей?

— Получилось, дядько Степан. Просила на обратном пути заглянуть. Обещал.

— Правильно сделал, хлопец. Однако с тебя причитается за содействие, гы-гы!

— Ага, — согласился Лука слегка смущенно. — Позже, когда будет с чего.

— Гляди, не забудь.

Не прошло и месяца, как обоз достиг Львова. Здесь он влился в другой, больший, и после трехдневного отдыха тронулся в сторону границы с Неметчиной.

— Это сколько же идет с нами казаков, дядько Макей? — всё спрашивал Лука на роздыхах.

— Не они с нами, а мы с ними, хлопец, — отвечал казак. — Думаю, что тысячи две должно быть, будет еще больше, не все еще собрались. Хоть так нас, выписников, отметили, а то выбросили, как ненужный мусор, и живи как хочешь. А как?

— А чего меньше стало реестровых казаков, а?

— Пан король жадничает и не хочет выделить для нас грошей. Войны нет — вот он и не хочет раскошелиться. Сагайдак, тот умел выбить гроши. А теперь пошли не гетманы, а тряпки. Трясило панов трясет, вот король и жмотничает.

Дня через три возы остановились вблизи крохотного сельца дворов в двадцать. Оно белело в версте от лагеря казаков.

Макей со своими возчиками сидели у костра, курили люльки и вели тихую беседу. Легкие облака набегали на небо и заслоняли звезды. Луна всходила поздно. Было тихо, темно и мирно.

— Погоди-ка, Макей! — предостерегающе поднял руку пожилой конюх Яким Рядно. — Кажись, кто-то идет к нам. Может, от коней кто.

— Пусть идет себе, — махнул рукой Макей.

Светлая фигура человека появилась в свете костра и остановилась в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу.

— Кто ты, человече? — спросил Макей, признав незнакомого. — Чего тебе?

— Добрые люди, я пришел просить помощи.

— Сидай, хлопец, — пригласил Макей, указав на кучку хвороста у костра. — Что у тебя стряслось, что ты тут появился?

— Житья нет от нашего пана, казаки! Измордовал! Особенно меня.

— Эх, хлопец! Кого паны не мордуют? Скоро всех крепаками сделают, тогда и жалости не у кого будет просить. А что так?