Игорь Николаев - Триарии

А еще все буквы на видимых надписях и обозначениях были на латинице. И это совершенно не прибавляло Ивану оптимизма.

- Добрый день, - приветствовал путника водитель, щуплый, но весьма бодрый старикан с большими вислыми усами. Он сбавил ход, и повозка катилась рядом с пешеходом, все с тем же странным жужжанием.

Внешне Иван сохранял беззаботный вид, но сердце словно заледенело – автомобилист говорил по-немецки.

- Добрый день, - повторил за ним Терентьев, раздвигая губы в механической улыбке, вспоминая давно уже не используемый язык.

Иван очень не любил немцев. Даже восточных.

- Отстали от экскурсии? - добродушно поинтересовался старик, без всяких признаков агрессии или подозрительности.

- Да, - после секундной заминки сказал Иван.

- Обычное дело, - заметил водитель. – Эти немцы, разве они умеют организовывать туристическое дело? Вообще, с тех пор как Айзенштайн сколотил Пангерманский союз, тевтоны разленились. Видимо, прусский дух и организованность в разбавленном виде теряют силу.

- «Айзенштайн… Пангерманский союз» - пронеслось в голове Терентьева. – «Что за бред?..»

- Вы не немец, - предположил он первое, что пришло на ум.

- Француз, - жизнерадостно отозвался собеседник. – Путешествую на склоне лет. Лучший способ стареть – в пути, среди новых людей, достопримечательностей и хороших впечатлений.

- Склонен согласиться, - Иван понемногу припоминал немецкий, но избегал сложных фраз, а ветхозаветный облик старичка и его повозки располагали к церемонному, старомодному общению.

- А вы смелый, - без перехода сообщил старик. – Не стали ждать следующего автопоезда и пошли пешком. Только вид у вас… - он неодобрительно нахмурился.

- Прошу прощения, - проговорил Иван. – Все мои вещи остались в … автопоезде.

- Ну ничего, - подытожил старик. – Присаживайтесь, – он указал на тыльную часть повозки, где, похоже, располагалось багажное отделение. – Там откидное сидение, не очень удобно, но все лучше, чем сбивать ноги. Поедем не быстро, у меня неисправен паровой конденсатор. Но это не беда, через час будем в Гейдельберге.

Даже если бы Иван не бывал в Германии, длительное общение с картами услужливо подсказало бы ему, что Гейдельберг – немецкий город. Дирижабль, «автопоезда», политик Айзенштайн, Пангермания, паровой «Locomobile»… Гейдельберг, который расположен на берегу притока Рейна под названием Неккар.

«Где я?!»

- Морис! – энергично представился старик, дождавшись, когда попутчик справится с посадкой. Паромобиль споро покатил по дороге, набирая скорость. – Морис Лешан. Будем знакомы!

- Ив… - Иван осекся. – Айвен. Айвен… Тайрент. Будем знакомы.

* * *

- А вот и я!

Иван тряхнул головой, словно отталкивая тени воспоминаний, обступившие его этим вечером. Вернувшаяся домой жена с одного взгляда оценила и пишущую машинку с вставленным листом чистой бумаги, и часы, снятые с руки и положенные сбоку от агрегата – Терентьев считал их чем-то вроде талисмана и источником творческого вдохновения.

- Снова вспоминал?.. – тихонько спросила Ютта, присаживаясь рядом, на широкий плоский диванчик-софу.

- Да, - отозвался Иван, разминая пальцы, чуть затекшие от долгого и неподвижного лежания на клавишах. – Думал, может быть оставить что-то для потомков, напечатать хотя бы краткую эрзац-историю «Моя жизнь, и как я здесь очутился».

- И как всегда, ни одной строчки, - заметила женщина.

- Увы, - покаялся Иван. – Каждый раз «до» того кажется, что написать можно много и хорошо. А когда садишься и заправляешь лист… Кому это здесь интересно? Тем более, что я вроде бы как очень-очень тайный человек.

- Глупость! – фыркнула Ютта. – Эти мужчины у власти… Человек из другого мира, где этим… этих сумели победить – это же так… - она нахмурилась, подбирая подходящее русское слово. – Пропагандично!

- Милая, - Иван надел часы, развернулся к ней всем корпусом и взял в руки узкие ладошки жены с тонкими точеными пальцами, очень теплыми на ощупь. – Ты не понимаешь… Последние два года страну трясет, несмотря на чрезвычайное положение и прямое правление Константина. Во всех щелях попрятались конституционалисты, оппозиционеры, анархисты и прочие термиты власти, которые из самых благих побуждений готовы погубить воюющую страну. Если обо мне узнает мир, они сразу взвоют о том, что монархия не может победить, нужно радикально менять строй. И в первую очередь – отрешать Императора со всей его административной командой. Поэтому я так и останусь эксцентричным эмигрантом, бывшим популярным фантастом и все такое.