Сергей Шкенёв - Диверсанты Его Величества. «Рука бойцов колоть устала...»

— И как же это понимать? — Отец Михаил, священник храма Преображения Господня в деревне Федяково, неодобрительно покачал головой и задал новый вопрос: — Доченька, да девичье ли это дело — с пистолями возиться?

Младшая поповна, отцова любимица, так похожая на покойную мать, смутилась и вытерла нос перепачканной маслом ладонью:

— Так ведь почистить… — На тряпице перед ней разложены детали многозарядного пистолета. — Только не помню, как его обратно собирать.

— Горюшко ты мое. — Широкая ладонь, вся в твердых мозолях от плуга и сабельной рукояти, ласково опустилась дочери на голову. — Подвинься.

Руки привычно делали свое дело, а мысли унеслись куда-то вдаль. Да и привычка эта… Мог ли пять лет назад простой деревенский священник подумать о том, что будет сидеть вот так за столом и собирать положенное по сану оружие? Да, немало воды утекло с тех пор, как император Павел Петрович издал свой знаменитый указ, в простонародье называемый «Указ о добре с кулаками». А сколько уже прошло? Летом третьего года вышел… ага, на Троицу как раз четыре года будет.

Поначалу-то тяжело было, а потом ничего, привык. Даже почетную грамоту от Священного синода получил как лучший стрелок Нижегородской епархии. И пистолет наградной с серебряной табличкой. Редкость величайшая — такими, говорят, только Красную гвардию и войска госбезопасности вооружили. У остальных попроще, сам видел.

Где видел? Да в армии, где же еще. Положено два месяца в году солдатскую лямку тянуть, так будь любезен, смени рясу на пятнистый мундир и неси Слово Божие служивым людям. Или, ежели так повезет, бунтующим нехристям на западных границах.

Ходят слухи, что император скоро тоже вступит в войну, вот уже три года идущую в Европе, но отец Михаил в те слухи не верит. Не таков государь Павел Петрович, чтобы ввязываться в бессмысленные свары, не приносящие прибыли. Если прибыль есть, тогда да, смысл появляется… Но все равно война под сомнением.

С едва слышным щелчком встала на место последняя деталь, и священник привычным движением засунул пистолет в поясную кобуру. Пора идти.

— Не забудь про масло — после собрания заготовитель по домам пойдет.

— С вечера все заготовили, батюшка, — откликнулась дочь. — А что нынче за него давать будут?

— Деньгами.

— Плохо.

Можно понять огорчение младшей поповны — в прошлый раз заготовитель рассчитывался особыми карточками, на которые в лавках торгового дома «Князь Гагарин и сыновья» можно было взять товаров производства императорских заводов. Хоть и ехать за ними в Нижний Новгород аж за двадцать верст, а нигде больше не купишь керосина к лампе, духов хороших или новых иголок к чудо-машине, что шьет сама, едва стоит нажать ногой на качающуюся педаль. Да мало ли других приятных и полезных диковинок?

— Все, Настенька, пошел я. — Священник перекрестился на красный угол, где под иконами и поясным портретом императора теплилась собственноручно сделанная из половинки бомбического ядра лампада. — И урок выучить не забудь, чтоб мне перед их благородием снова краснеть не пришлось.

Это намек на позавчерашний конфуз, когда на годовых испытаниях в школе Настя от волнения забыла почти всю таблицу умножения и директор был вынужден назначить повторный экзамен через неделю. А отцу Михаилу сделал выговор. Что-что, а ругаться отставной лейтенант Федяков, уволенный из полка по тяжелому ранению, умел превосходно.

— Выучу, батюшка! — крикнула поповна вслед отцу сквозь закрывшуюся дверь и потянулась к учебникам.

А священник шагал по широкой деревенской улице, перепрыгивал через непросохшие после вчерашней грозы лужи и морщился, когда разлетающиеся из-под сапог грязные брызги попадали на новую рясу. Нет, никак не получается убедить вечно скупердяйничающих местных мужиков скинуться и покрыть дорогу гудронной смесью изобретения господ Кручинина и Вершинина. Ладно, еще уговорил засыпать самые глубокие колдобины крупным щебнем. В прошлые годы, бывало, в них телеги чуть не тонули.

— Здрав будь, батюшка! — Догнавшего отца Михаила человека никак нельзя назвать мужиком, хотя нынче он и пребывал в постоянном сельском жительстве. — Как здоровье Марьи Михайловны?

— Да ничего, слава богу, — улыбнулся попутчику священник. — А чего же не заходишь, Федор Саввич? Сам бы и узнал.

У того рука сама непроизвольно дернулась к лицу, где на скуле желтел след почти сошедшего синяка.