Влад Савин - Страна Гонгури. Полная, с добавлениями

Мы этого не увидим — как у Гонгури: те, кто летят к созвездию Андромеды, за сотни световых лет — зная, что на Землю не вернутся, но и до цели сами не долетят; лишь дети их будут у той звезды, и дети их детей приведут корабль назад. Мы погибнем все, на пути — хотя могли бы стать элитой нового государства, и кончить жизнь в сытости и славословии. Вместо этого, мы выберем — проклятия и ведра грязи, вылитые на нас потомками. Может быть, наши тела бросят собакам, сожгут на позорном костре. А если нас не разорвет взбунтовавшаяся толпа — то убьют наши птенцы-соколята, намеренно приученные не слушать авторитеты! Пусть — мы освободим им место, чтобы они могли идти дальше, не скованные нашим грузом! Как мчится история — всего три года, и мы, делавшие революцию, уже стали ей помехой! Те, кто придут после — пойдут дальше и быстрее. Им еще предстоит драться насмерть — со всеми, кто сам не захочет уйти.

В худшем случае, массы не захотят сойти со сцены. Будет война — страшная, жестокая, всех против всех; возможно, вторгнутся соседи, подняв обветшалые национальные знамена. Какая жалость — что у нас нет оружия, способного в одночасье уничтожить целые страны и континенты, миллионы лишних людей; это бы решило наши проблемы наилучшим образом! Однако, мы уже сейчас должны сделать все, чтобы нашим птенцам-соколятам легче было победить. Возможно, не будет работать промышленность, настанет полный развал. Потому, уже сейчас в хранилища складываются запасы — вооружение, топливо, провизия — для той, будущей войны.

Я знаю, что этот путь — страшен и тяжел. И вызовет отвращение у любого — как вызвал у меня самого, когда эта мысль впервые пришла ко мне. Но другого пути — нет. Я — не вижу. Может быть, кто-то из вас знает другой путь, не такой жестокий. Если он сумеет убедить в том, разумно и логически — я первый с ним соглашусь. И даже готов буду уступить ему свой пост. Я — не диктатор. Мне не нужны почести и власть — а лишь победа коммунизма, пусть даже сам я не увижу. Я считал вас своими товарищами — и спрашиваю сейчас, кто со мной? Или — вы можете избрать сейчас для Партии другого Вождя…

— Беги, герой! — сказал сержант — и больше не попадайся. Быстрее беги — а то, мы сейчас уйдем, тебя деревенские поймают. И сделают с тобой то же, что с комиссаром.

Кинул к ногам Гелия туго завязанный наплечный мешок. И дал пинка под зад.

На опушке леса Гелий заглянул в мешок. Там оказались: краюха хлеба, шмат сала, пара яблок, фляжка с водой, И заветная тетрадь, и карандаши. На самом дне — тот же револьвер с перламутровой ручкой, и патроны к нему — россыпью.

В тетради, после незаконченного ночью письма, появилась новая запись. Чужим почерком.

И ниже:

РАССКАЖИ О НАС ПРАВДУ — КАКИМИ МЫ БЫЛИ.

И рисунок — пятиконечная звезда. С серпом и молотом посреди — вместо привычного плуга и молота. Под ней непонятные буквы — СССР. И цифры 1963–2000.

Это было неправильно. Потому что те, кто убили товарища Итина, и матроса, и всех других — безусловно, должны были иметь мерзкие хари вместо лиц, или вообще, выглядеть как орки из детских сказок; к ним нельзя было относиться иначе, чем с ненавистью и презрением. Настоящему бойцу революции подобает смести их с дороги в светлое будущее — и шагать туда, с верой в торжество коммунизма. Но веры этой не было, как прежде — признавая правду чужую, слабела уверенность в правде своей. И нельзя было солгать самому себе — потеряв эту веру, он больше не был «соколом», готовым за революцию хоть в огонь, хоть на смерть. Он не знал — кто он сейчас.

Кусты рядом зашуршали. Гелий вскинул револьвер. С яростью, и желанием убивать.

— Эй, поэт! — послышался голос — свой я! Не пальни сдуру!

На поляну вылез боец с перевязанной рукой. В полной форме, в сапогах, с винтовкой, и мешком за плечами.

— Отчего ты здесь? — спросил Гелий, не опуская револьвер — товарища Итина убили. Наших — всех. Ты — почему здесь?

— Повезло — сказал боец — как началось, все выскочили, а я замешкался. Два раза в окружение попадал — и знаю, без тылов никак нельзя, оттого и сапоги натянул, и мешок прихватил. И — сразу в канаву залег. Никто не приказывал, куда и что — значит, первым делом надо самому сберечься! Если врага высмотреть не получилось — то в лес, по-тихому. Так и ушел. Геройствовать хорошо — когда после сам живой. В лесу сидел — и смотрел. Видел, как тебя белопогонные — отпустили. Так что — вместе перед ревтрибуналом будем, если что.