Люди, проснитесь — хватит спать!
Близок уже рассвет
В наши ряды спешите встать —
Чтобы увидеть свет.
Старая жизнь — это тьма.
Голод, нужда и грязь.
Ночь — не закончится сама,
За наше рабство держась.
Хватит — покорности тюрьмы!
За нашу правду — в бой!
Мы — не рабы. Рабы — не мы.
Все — в наш железный строй.
Годы смирения — для святых.
Счастья хотим — сейчас.
Хватит — красивых слов пустых.
Лишь справедливость — указ!
Пусть пропадают семья и дом —
Нам не о том жалеть!
Весь старый мир — обречен на слом,
В нашем пожаре сгореть!
Или победа, или смерть.
Третьего — не дано.
И если многим придется пасть,
Значит — так суждено.
Или ты с нами, или ты — враг.
Сейчас — не время любви!
Нас били так — что стал наш флаг
Цвета пролитой крови!
Пусть нас простят погибшие зря,
Убитые без вины.
Когда повсюду всходит заря —
Жизни одной нет цены.
В крови и муках строит народ
Мир самой светлой мечты.
Ради него — мы рвемся вперед,
Сзади сжигая мосты.
Кто-то упав, не дойдет — и пусть!
Слабые нам не нужны.
Кто с нами вместе, в новую жизнь —
Сильными все быть должны.
Пусть уйдут все, кто не готов
В светлом будущем жить.
Кто не сумел снять с души оков,
Через себя преступить.
Наш первый шаг — из грязи и тьмы
К миру новых людей.
Чтобы они жили лучше, чем мы,
Лучше и веселей.
Наш первый шаг — к торжеству мечты,
Через истории хлам.
Чтобы потомки, спустя века
Стали завидовать нам.
— Как война кончится, учиться пойдешь — говорил Гелию товарищ Итин — наш будешь, по таланту, народный артист, или поэт.
Еще в походном мешке Гелия, лежала та самая книга, заботливо завернутая в полотенце, но уже затертая и зачитанная до дыр. Про то, как молодой революционер, заснув в тюремном каземате, проснулся вдруг в далеком и прекрасном будущем, где все были друг другу как братья и сестры, давно забыв о голоде, нищете, несправедливости, с тех пор как прогнали эксплуататоров и паразитов. Там были светлые города из стекла и алюминия, электрические заводы и фермы, чудесные ученые лаборатории, быстрые воздушные корабли. Все жили в белых домах в пять этажей, вместо трущоб, занимались творчеством и наукой; люди летали уже к другим звездам и планетам, чтобы поднять там алый флаг объединенного Братства Людей; все тайны природы, и даже само время покорялись уже их разуму и воле. Гелий прочел всю книгу не раз, до самой последней страницы — но при каждой свободной минуте открывал снова, чтобы еще раз оказаться в том чудесном мире хотя бы мечтой.
— Это правда, что Гонгури в тюрьме все написал — спрашивал он — как же ему позволили?
— Он не писал — ответил товарищ Итин — жандармы не давали ему бумаги, и он запоминал все наизусть, шагая по камере из угла в угол двадцать шесть лет. А как революция его освободила, тут же все и записали, и напечатали.
— И очень правильно — сказал оказавшийся рядом боец в матросском бушлате, обмотанном пулеметной лентой — не поймет никак враг, что нам силы дает, как трудно ни было: какая тайна военная у нас есть, что мы не отступаем и не сдаемся никогда! А ответ простой — жили мы в такой тьме, что хуже чем в преисподней, и вдруг свет вдали блеснул, к другой совсем жизни, лучшей и справедливой! И потому любой из нас скорее умрет, чем покорится — зная, что этим свет тот приближает! Как на Шадре-реке те сто героев, что встали у моста против прорвавшейся броневой дивизии, погибли все — но врага не пропустили! Революция прикажет — я в огонь за нее шагну!
Три года назад Любимый и Родной решил вернуться в страну — хотя все знали, что его тотчас же арестуют, а может быть, и сразу убьют. Тогда сто тысяч рабочих старой столицы среди дня бросили свои фабрики и пришли к вокзалу, чтобы спасти Вождя — не сомневаясь, что их встретят там пули и штыки солдат. Но в тот день, первый из Десяти, перевернувших весь старый мир, солдаты сами присоединились к народу — и Вождь, выйдя на вокзальную площадь, вместо пролитой крови увидел счастливые и грозные лица, блеск штыков и алый кумач знамен. Он поднялся на танк, приведенный восставшими вместо трибуны, у белой стены вокзала, вскинул руку к синему августовскому небу — и сказал народу свое великое и правдивое слово.
И нельзя уже было вернуться в цеха и казармы. Будто в затхлой комнате распахнули окно. Старая власть вдруг сразу утратила весь авторитет и даже страх к себе — а полицейские и жандармы прятались, срывая ненавистные всем мундиры. Днем и ночью на улицах горели костры из наскоро разломанных заборов и сараев, а рядом собирались в восторге люди, чтобы говорить, спорить — и брататься навеки, расходясь товарищами. Из трактирных погребов выливали вино в канавы, ради трезвой и честной жизни — и в те дни на улицах пьяными были не люди, а псы. Видя пример столицы и бессилие власти, народное восстание прокатилось по огромной стране, как пожар по степи в засушье — отовсюду к Вождю ехали делегаты, и очень скоро было объявлено о выборах в новую, народную Думу; все сразу заговорили о новых, справедливых законах, которые будут приняты.
Читать дальше