Андрей Посняков - Воевода заморских земель

— Испей, испей. Мальвазея знатная, — разрешил Олег Иваныч. — Олексаха, дай ему кружку.

Пока пил, молчали. Даже от бумаг своих отвлеклись — так хотелось поскорей услышать известия, ради которых и посылали Гришу в дальние обители. Давно уж ждали его возвращения, давно.

— Все — здесь. — Гришаня вытащил из-за пазухи плотный бумажный свиток. — Пока читаете, я ко владыке, на Софийскую, съезжу, с просьбой одной. После вернусь, доложу. Оно и тебя, Олександр, касается. Вернее, Настены твоей…

— Не торопись к владыке, парень, — поднял руку Олег Иваныч. — Думаешь, мы тут кого дожидаем? Его, владыку Феофила. До вечерни обещался быть. О! Чьи там кони на дворе ржут? Загляни-ка в окно, Гриша, не владычный возок?

— А и в самом деле — владыко.

Архиепископ Великого Новгорода и всех сопредельных земель выглядел как нельзя бодро. Быстро — торопился к вечерне в собор Святой Софии — вошел в горницу, благословил склонившихся и — особо и с удивлением — бросившегося на колени Гришаню.

— Рад тебя видеть, человече. Долгонько ж ты ездил. Надеюсь — не зря.

— Не зря, владыко.

— Ну, не томи! — взмолился наконец Олег Иваныч. — А то скоро ночь уже, а мы и не в курсе, чего ты там наразведывал. Да и владыко, поди, торопится.

— За меня не волнуйтесь, — успокоил Феофил. — Когда надо — уеду. Ну, самое начало послушаю. Говори, Гриша.

— Тогда, если позволите, начну сразу с просьбы. Поелику заезжал в обитель Антоние‑Дымскую, там перед моим приездом странник преставился да настоятелю наказывал передать некие вещи игумену Феофилакту — да, да, именно так он тебя называл, владыко! И кое-что — некой жонке Настене, что с улицы Нутной.

Тут уж встрепенулся Олексаха.

— Что ты там про Настену-то?

— Тот странник, что помер, мужем ее оказался, Федором. Тем самым, который сгинувший. Передал он детишкам несколько золотых, а остальное — самое важное — завещал Софийскому Дому. Настоятелю Дымскому сказывал, что с дальних земель странствует, лежат‑де, земли те за ледяным морем-окияном, за полнощными странами да за лесами, горами, болотами. Но и там новгородские люди скиты да остроги устроили — и теперь помощи просят. Вот письмецо-то…

Гришаня с почтением протянул архиепископу небольшой кусочек пергамента. Владыко, посетовав на зрение, передал письмо Олегу Иванычу. Тот кивнул и быстро пробежал глазами послание, зачитывая вслух наиболее интересные места.

«…достигли мы благословенной Богом земли, что лежит на берегу океана, лето здесь сухое, жаркое, зима теплая — ни снега, ни града, ни изморози не бывает. Встретили здесь наших, давно там живут, еще деды их острог заложили, назвав в честь Михайловской обители, что у Студеного моря, Ново-Михайловским. Много разных чудес в земле той, и люди чудны, и птицы, и звери. Рай был бы, кабы не поклонники диавола, что красны кожей и ликом, да режут людей, словно овец, в богомерзких своих капищах. Славятся они богатством и многолюдством, и в царстве их о Ново-Михайловском покуда не знают, ну да на то уповаем, а помощи просим. Землица здесь зело чудная, дай Бог володеть ею Новгороду, Господину Великому. Кроме плодов разных, полно в ней и золота, и самоцветов — валяются под ногами, ровно каменья ненужные».

— Ровно каменья ненужные!

Последнюю фразу Олег Иваныч значительно повторил дважды.

— Это еще не все, — улыбнулся Гришаня. — Ты, Олег Иваныч, переверни письмецо-то… Ага… Видишь?

На обратной стороне пергамента яркой красной краской были нарисованы моря и льды, леса и горы, неведомые рыбы и огнедышащие вулканы.

Карта!

— Глянь-ко! — заволновался владыка. — Бона — Двина-река, монастырь Михаила Архангела, дале Студеное море, река Печора — ой, далека зело — Пустозерский острог… Смотри‑ко, и дальше стрелки идут. Мимо Югры, к Вайгачу-острову. Слыхивал я про те края… А дальше… Дальше, похоже, никто не хаживал.

— Да уж, видно, хаживали, — хмыкнул Олег Иваныч. — Ну-ка, дале-то разворачивай, владыко… Хо! Однако!

Олег Иваныч вдруг замолк, недоверчиво покачал головой. Как ни плохо он учил географию в школе, а все ж узнал Чукотку, Берингов пролив… и Америку! Именно туда, примерно в район Мексики, и упиралась своим концом стрелка. Там же была нарисована изба — «Острог Н‑Мих-й».

— Тут и цифры какие-то мелкие, — сунулся Олексаха. — Льды, ветра, течения. И гляньте‑ка! «Десять ден пути при хорошей погоде», «пять ден пути при славном ветре, а так семь», «тут рыбий зуб», «тут немирная самоедь», «гусиное лежбище», «Кащеев скит».