Алексей Кулаков - Наследник (СИ)

Не уберегся-таки средний брат, поперхнулся да закашлялся.

— И кажется мне так, что человек тот со временем тоже может в стряпчие выйти.

Откашлявшись (а делал это средний Колычев долго и обстоятельно), Филофей решительно кивнул:

— Согласен.

В неподдельном расстройстве дернув рукой, Спиридон невольно плесканул пивом прямо себе на сапог:

— Ты посмотри, все без меня решили! Больно быстро запрягаешь, Егорка — я ведь своего слова еще не сказал!..

— Да ты не кипятись, брате. Мне ведь и насчет тебя указали. Строго-настрого.

Пиво оказалось полностью позабыто, как и нарождающийся гнев.

— Э-ээ?.. Что, прямо вот так — строго-настрого? А чего именно?

— Да понимаешь, так вышло, что пришлось тебя упомянуть. Сам ведь ведаешь — коли Димитрий Иванович о чем спрашивает, утаить невозможно. Особенно если он сам заинтересовался. Вот и пришлось рассказать, какой ты хитрый да осторожный. Мол, уж до того хозяйственный, что прямо за истертую деньгу удавить готов. И ежели только выгодой какой запахнет — ты поперед всех соображаешь, как и что… Га-га-га!..

Поняв, что над ним только что пошутили, глава семейства грозно насупился. А потом махнул рукой и тоже засмеялся. Вот ведь, не брат, а шельма какая!.. Тем временем, Егор внезапно посерьезнел:

— А он мне на то сказал, что именно такой стряпчий ему и надобен. Так что, брате, завтра я тебя государю-наследнику поведу представлять. Вот так-то.

Посидев еще с полчаса, и оставив в полной сохранности последний кувшин, братья разошлись по своим светлицам. Старший напряженно обдумывал, зачем же он понадобился царевичу Димитрию, средний внезапно захотел поглядеть на старшую дочь Есфирь, а младший… Младший просто возжелал. Супругу. Впрочем, следующим утром все трое были, что называется «ни в одном глазу», и после легкого утренника дружной компанией устремились к Кремлю: Филофею надо было в Постельную избу, дабы выйти из списков дворцовой стражи, а Егор со Спиридоном, отстояв утреннюю службу в Благовещенском соборе, медленно зашагали к Тимофеевской башне. Ощущения что у одного, что у второго, были немного странные: еще недавно они стояли в оцеплении вокруг старшего из царевичей, а теперь уже именно их остановили да начали расспрашивать — кто такие и зачем пришли (будто бы не знали, ироды!). А перед тем как пропустить, избавили от ножей на поясе и охлопали по рукам-ногам. Впрочем, они на то не обижались. Служба!.. Приблизившись, им пришлось остановиться в трех шагах и ждать — наследник престола Московского и всея Руси был занят.

— Перво-наперво, Димитрий Иванович, надобно по сырой земле выпустить побегать какую птицу. Курицу лучшее всего, она мечется много. А потом каждый ее следок вот так…

Щелк!

Тяжелый и длинный кнут с вплетенным в начало зазубренным железным жалом оставил в земле небольшую ямку. Старший дознаватель Разбойного приказа дернул рукой, сворачивая свой инструмент в круг, и продолжил негромкий рассказ:

— И так с полгода, пока руки не обыкнут. Следующие полгода добавляют урок по жердинам да бревнам стегать, переламывая: с малых начиная, и до средних. От таких вот.

Аввакум чуть развел свои ладони-лопаты, обрисовывая бревно окружностью сантиметров в тридцать. Стряхнул кольца кнута вниз, шевельнул рукоятью, отправляя плетеную змею сыромятной кожи себе за спину, и быстро махнул рукой.

Щелк-крак!

Невеликое бревнышко, лежащее на козлах примерно в сажени от старшего ката и его слушателя, резко просело вниз, переломившись напополам.

— Затем ученика в поле выводят, верхушки цветов сшибать. А когда и это превзойдет, к стаду буренок приставляют — чтобы слепней прямо на них сбивал. Вот как всю эту науку подкат превзойдет, тогда устраивают ему смотр: приводят несколько хрюшек, а он их должен в один-два удара упокоить. Если смог и это — до людишек допускают. Ну, поначалу кого из людоловов степных, или самых отчаянных душегубов, кому уж точно окромя плахи ничего не присудят, а потом и кого поважнее доверяют…

Надо сказать, палаческой науке внимал не только десятилетний отрок, но и Колычевы тоже — когда еще такое услышишь?

— Я своим-то оглоедам указал, так они для тебя, Димитрий Иванович, ужо расстарались. Прими, не побрезгуй.

Подняв длиннополую рубаху, старший дознаватель размотал с пояса небольшой кнут. Ладный, соразмерный, и с жалом из кованой стали.

— Передай им мою благодарность. Да и сам ее прими, Аввакум Михеич, за науку свою.

Легчайшее касание отрока к грубой руке главного палача царства Московского заставило последнего совершить удивительное действо — расплыться в доброй улыбке.