Merlin - Разведрота Иванова, вся епталогия в одном томе

И даже когда огромный, как на картине Айвазовского, водяной вал ударил в стену спального корпуса санатория, Иванов не проснулся. Но когда этот корпус вдруг задрожал и начал рассыпаться на отдельные кирпичи…

Иванов открыл глаза. Снова где-то очень близко раздался сильный взрыв, и даже сквозь соломенный тюфяк лейтенант почувствовал, как вздрогнула земля. Дальше лежать смысла не имело, и он — вслед за проснувшимся секундой раньше Вяземским — выскочил из палатки.

— Шестидюймовками лупит — прокомментировал очередной взрыв Сидоров, втягивая голову в плечи.

— Не иначе, теми, что мы вчера на станции видели — добавил Вяземский. — Сколько из там было? Шесть?

— Это не пушка стреляй, — прокричал Хабиббулин, скорчившийся у бывшей стены зерносушилки за бревнами, — моя видел самолета фашистский. Летают как хочут, а наша самолета савсем нет — он с тоской посмотрел на небо. — А пушка на фронт стреляет, многа. Щяс немец бомба закончит, сама слышать будиш!

В небе действительно пророкотал мотор и у деревни раздались еще три взрыва. Но сквозь утреннюю дымку бойцы самолета так и не увидели. Однако вместе с затиханием шума мотора взрывы в деревне прекратились, и стало слышно канонаду на западе. Не совсем канонаду, но пушки стреляли довольно часто.

— Трехдюймовки, суда по грохоту — выдал свое мнение Сидоров.

— Семьдесят пять миллиметров — ответил Вяземский, — у германца артиллерия в дюймах не меряется. Но такая же гадость… Сколько их там?

— Штук восемь, не меньше…

— Хреновато отпуск начинается — заключил Моисей Лазаревич, — до окопов километра два, а до моста пятнадцать. И посему сдается мне, что по ту сторону моста мы окажемся не скоро… впрочем, сейчас узнаем — и он показал на направляющуюся с запада к деревне эмку.

Чем больше приближалась машина, тем лучше было видно, что внешний вид ее изрядно отличался от задуманного горьковскими конструкторами. В самом деле, никому бы и в голову не пришло ставить на машину дверцы только с левой стороны — но на правой стороне подъезжающего лимузина дверей не было. Зато сзади машины была как-то прицеплена пушка…

Эмка до расположения не доехала метров пятидесяти. Внезапно вильнув в сторону, она откатилась метров на сорок в сторону от дороги и встала. Причину виляния Иванов увидел почти сразу: левое переднее колесо продолжило движение совершенно независимо от остановившегося автомобиля. Из машины выскочили три человека, в которых Иванов с удивлением узнал капитана-особиста и комбрига Лапушкина. Третий оказался шофером комбрига, но его Иванов узнал не сразу: лицо водителя было густо измазано копотью пополам с кровью.

Приехавшие выхватили оружие, но, увидев высунувшихся из-за обломков стены бойцов, его опустили и направились к развалинам зерносушилки.

— Ну вот, приехали! — злобно проговорил Лапушкин, взмахнув рукой в сторону машины.

— Товарищ комбриг, так ведь снарядом машину побило, ну что я могу?

— Да никто тебя не винит… но пушку нам теперь точно не починить, а это хреново.

— Здравия желаю, товарищ комбриг! — поприветствовал начальство Иванов. Нуждаетесь в помощи?

— Помощь нам бы не помешала, да где ее взять?

Иванов наконец узнал шофера и понял, где это он так изгваздался. Вероятно, взрыв, обездверивший эмку, зацепил и ее водителя а, точнее, очень быстро подвинул его к противоположной двери. Настолько быстро, что ухо шофера оказалось почти перерубленным ударом, а вся левая половина лица представляла собой сплошной синяк. Впрочем, это заметил не один Иванов: Людмила Константиновна уже выскочила из палатки с индпакетом и тут же принялась бинтовать раненому голову.

— Ну, раз помощи взять неоткуда, придется заняться самопомощью там, где мы оказались — сказал Лапушкин особисту. Лейтенант, у тебя хоть кто-нибудь хоть что-нибудь в пушках понимает? Она у нас одна осталась, а стрелять нельзя: накатник разбит. И снаряды есть, штук десять, не меньше, а не стрельнуть. Что прискорбно, поскольку немец перешел в наступление при поддержке танков — комбриг повернулся в сторону явно затихающего боя и выматерился.

Сидоров подбежал к окончательно разбитой машине и, отцепив пушку, приволок ее в сушилку. Выглядела она действительно неважно, ствол как-то грустно смотрелся, будучи наполовину утопленным за изрядно побитый щит. Понятно, что не то что выстрелить из нее, но даже и зарядить было практически невозможно…

Боцман еще раз внимательно оглядел орудие, а затем, как-то залихватски крякнув, рукой вытащил ствол в нормальное положение.