Николай Томан - В созвездии трапеции

- Нет, тут дело серьезное, - убежденно заявляет Елецкий. - Вы сами знаете, что они все время что-нибудь изобретают. Но для того, чтобы изобретать, нужно иметь представление о физике. Вот и увлеклись ею. Ломают сейчас голову над тем, чтобы избавиться от лонжей и предохранительных сеток.

- Любопытно, как же они собираются это сделать? - спрашивает Илья.

- С помощью какой-то системы мощных электромагнитов. Пойдемте, однако, пора уже. Это здесь вот, за углом. Осторожнее только - тут сам черт может голову сломать.

- И чего их занесло в такую дыру? - спрашивает Юрия Михаил Богданович, спотыкаясь обо что-то. - Не было разве какого-нибудь подвала поближе?

- Не знаю. Может быть, и не было, только они могли и нарочно подобрать именно этот. Вот сюда, пожалуйста. Вниз по ступенькам.

- В самом деле, значит, подвал, - ворчит Михаил Богданович. - Я думал, он у них условный.

- Подвал-то как раз безусловный, условное все остальное. Дайте-ка руку, Михаил Богданович, я помогу вам спуститься.

- Да вы за кого меня принимаете, Юра? Забыли разве, что я старый клоун-акробат. А эти "ультра" могли бы тут хоть какую-нибудь паршивую лампочку повесить. ..

К удивлению Елецкого, Илья спускается по шатким ступенькам раньше всех и широко распахивает двери перед дедом.

В помещении, похожем на предбанник, полумрак, но из внутренней, неплотно прикрытой двери лучится яркий свет. Слышатся оживленные голоса.

- Ну, слава те господи! - облегченно вздыхая, шутливо крестится Михаил Богданович. - Преисподняя, кажись, позади.

Они входят в просторное, хорошо освещенное помещение; Стены его увешаны какими-то, напоминающими образцы модных обоев, картинами. Но Илье не это бросается в глаза, а единственная девушка в светло-сером платье, видимо специально посаженная в центре подвала. Илья сразу же догадывается, что это Маша, но он не замечает в ней ничего особенного, даже красоты ее, о которой столько наслышался. Поражает его лишь ее взгляд, устремленный на братьев. В нем настороженность и тревога.

А в том, что стройные молодые люди, сидящие на подоконнике, ее братья, у Ильи не возникает никаких сомнений. Без труда узнает он в невысоком худощавом и очень бледном парне Антона Мушкина. Все остальные расположились на полу полукольцом вокруг Маши. В комнате, кроме ее кресла, вообще нет больше ничего, на чем можно было бы сидеть.

Почти все абстракционисты бородаты. Многие острижены под машинку. Вихраст только один Митро Холло, здоровенный чернобородый детина. На нем клетчатая байковая рубаха с расстегнутым воротом, узкие брюки, типа "техасских".

"Мог бы одеться и пооригинальнее", - невольно усмехаясь, думает о нем Илья. Он не ожидал от главаря этих "ультра" такой дешевки.

- Ну что ж, синьоры, - развязно произносит вожак местных абстракционистов, поднимаясь с пола, - начнем, пожалуй. Кворум у нас полный. Больше даже, чем предполагалось. Сто один процент.

Никто ни с кем не здоровается, никто никого не знакомит, только Маша легонько кивает Михаилу Богдановичу, бросив украдкой любопытный взгляд на Илью. Вся остальная братия Митро Холло продолжает сидеть на поду.

- Ну-с, кто хочет слова? Вот вы, например, мсье Букашкин? - обращается Холло к Мушкину. - Почему бы вам не попробовать покритиковать нас с позиции дряхлеющего реализма.

- А что, собственно, критиковать? - с деланным равнодушием спрашивает Антон. - Что-то я не вижу перед собой произведений искусства.

И он демонстративно осматривает стены, делая вид, что не замечает развешанных на них картин.

- Протрите-ка глаза, детка!.. - басит кто-то с пола.

- Спокойствие, господа, - жестом священнослужителя простирает руки Холло. - Разве вы не понимаете, что это всего лишь примитивный полемический прием? Товарищ Букашкин отлично видит, что перед ним портрет прелестной гимнастки, сработанный в стиле абстрактного восприятия вещества и пространства.

- Вы, конечно, не случайно назвали эту мазню портретами гимнастки, а не портретами Маши, - усмехается Антон. - Ибо Маша - это нечто конкретное, и настолько конкретное, что вы просто не в состоянии его изобразить из-за отсутствия элементарного мастерства. А гимнастка - это, по-вашему, уже абстракция. Тут вы в своей стихии, ибо любой штрих на любом фоне можете объявить "пространством, непрерывностью и временем", как это сделал художник Паризо, изобразивший на желтом фоне коричневые палочки.

Опять кто-то из бородачей подает грубую реплику, но Холло грозно шипит на него. Он совершенно уверен в своей победе над Мушкиным и не торопится расправляться с ним.