Евгений Белоглазов - Оптимизация

Первая треть пути проходила по речной долине. Окружение опасности не представляло, поэтому против открытых иллюминаторов и люков никто не возражал.

Аксютин вылез на крышу и уселся на теплый пластик. Буквально все, от мелких, прижатых к земле кустарничков, до стройных чозений и высоченных зарослей лопухоподобного шеломайника, вызывало из памяти полузабытые образы, воссоздавало в душе настроение тех лет.

«Черт возьми, — подумал он, с отвращением вспоминая хандру последних дней. — Что бы я делал, если б не закадычный враг Тернев…»

Вездеход снизил скорость, свернул влево и стал взбираться на увалистый склон. Глазам открылись массивные, спорадически покрытые полукарликовой растительностью куполообразные вершины. Где-то там, на пути к одной из них, находилось то, что уже одним своим появлением вызвало переполох, привело в движение огромную военную машину, то, чему, как ни пытались, но так и не смогли подобрать определения.

Обстановка как и прежде беспокойства не вызывала. Тем не менее, примерно за километр до цели, Чезаров, а он исполнял обязанности старшего, дал команду загерметизироваться. Ориентиры были выражены достаточно ясно, поэтому карта, которую он держал на коленях, не понадобилась. В траве и мхах отчетливо просматривался след от вездехода, остатки которого находились рядом с изувечившим его деструктором.

Водитель, усатый прапорщик Скуденко, был немногословен и сосредоточен. Он не отрывал глаз от колеи и, хотя местность была открытой, вел машину с предельной осторожностью.

Издали ксеноморф выглядел вполне безобидно и напоминал скалу-останец, одиноко возвышавшуюся на опятнанном кустистым лишайником склоне.

Метрах в пятидесяти от того места, где состоялась первая попытка знакомства, остановились. Тернев, Аксютин и второй аналитик капитан Лотарь отправились на разведку. Остальные остались под защитой брони.

Объект полностью соответствовал фотографиям, с которыми Тернев ознакомился еще в управлении ССК у Нагорного. Сканирование в ИФ-части спектра подтвердило наличие невидимого в других диапазонах экрана, почти сливающегося с его очертаниями.

Убедившись в отсутствии на подходах к ННО препятствий и заслонов, Тернев снял шлем, перчатки и подал знак.

Скуденко приблизился, выбрал удобную площадку, но мотор глушить не стал. Из вездехода выбрались Чезаров и два сержанта-дозиметриста Скуляк и Ярский, которые тут же приступили к разгрузке и установке измерительной аппаратуры.

Тернев несколько раз обошел обрамленный полосатой лентой периметр и остановился у остова ГТТ [9] ГТТ — гусеничный транспортер-тягач. , как бы вмороженного передней частью в основание монстроподобного чуда.

— Одно не пойму, как они умудрились так вляпаться? — спросил он у Чезарова, который, не переступая ограниченного полосатой лентой пространства, принялся тыкать штативом магнитометра в неровную, изрытую кавернами поверхность.

Вместо него ответил Ярский, который, следуя инструкции, уже окольцовывал «юто» (так окрестили то, чего не знали) датчиками измерительной сети.

— Мы хотели подтолкнуть его.

Тернев вспомнил, сержанты были участниками той злополучной вылазки.

— Зачем?

— Хотели посмотреть, что из этого получится.

«Да, здесь как и в системе пора менять состав» — подумал Тернев.

— Вот так штука! — прогудел у него над ухом Скуденко. — Сколько живу, а такого ще не бачив.

— Ты почему оставил машину? — выставился на него Чезаров.

— А що з ней зробыться? — Скуденко подкрутил усы. — Движок працюе. А якщо треба буде тикаты, то я перший буду на месте.

— Мне эта вещь напоминает дерево со сформировавшейся почти от земли кроной, — сказал Лотарь.

— А мне гриб-сморчок на ножке, — отреагировал вернувшийся к обследованию «юто» Чезаров. Его поверхность напоминает обнаженный мозг. Даже извилины на шляпке такие же. Только с отростками-лучами.

— Нет, это больше смахивает на смерч в миниатюре, — отметил Тернев, завершая изучение грунта у границы экрана. Действительно, то, что когда-то было частью трансмиссионного блока, обратилось в бесструктурную пыль.

Тем временем к обсуждению подключился Скуляк.

— Пять лет назад мой дед пережил клиническую смерть и передал мне, что видел нечто подобное.

— И что он говорил? — отряхивая с колен каменное крошево, спросил Тернев.

— Он не говорил. Он утратил способность говорить. С тех пор он рисует такие же кляксы, по две штуки в день.