- Доброго дня! - приветливо пропела Астания. Добровольная и благодарная затворница, на вольных хлебах она преобразилась. Благодарность же ее сказывалась своеобразно. Половину обитателей замка излечив от моря всяческих болезней и пороков, другой половине она прививала - и небезуспешно - новую пагубу. Да она и сама, судя по зрачкам, баловалась дурманными корешками.
- Эти скородумы успели мне донести, что молодой господин устал от жизни, - заговорила она, изящно и плавно опускаясь прямо на траву у моих ног. Она не отрывала взгляд от моего, от мимолетной улыбки морщинки проявились в уголках больших карих глаз, но лицо оставалось тем же молодым, печальным...
- Я думала уж ближе к ночи устроить для вас чудо-баньку, и травки подобрала особенные, сильные, - Теперь лицо ее выражало детскую растерянность, насмешку над собой и сонмом нетерпеливых советчиков. - А вы, господин мой, всех перехитрили. Еще вы всех нас поучите, как жизни радоваться. И вам ладно, и нам лестно, слугам вашим верным.
- Колдунья ты моя бесценная, без толку языком-то не мели. Я тебя попрошу, сходи к мастеру, разведай. Вот уж сколько дней он взаперти сидит. Давай, не медли, и сразу же ко мне, сюда, поняла?
Она порывисто кивнула, рассмеялась по-девчоночьи и резво, невесомо убежала. Я потянулся было за пирожком, но лениво отнял руку.
А я курил перед монитором, в холле безнадежно завывал пылесос в лапищах чернокожей Сьюзи, и мои мертвые ноги, облаченные в эластичные спортивные брюки, были аккуратно придвинуты одна к другой и свисали с кресла, не доставая до пола. Я думал о Дэйви. Воспоминания вспыхнули внезапно, едва я осознал, на кого так похож юный беспечный барон. Воплощенная беззаботность, удачливость, врожденная непринужденность, окаянное обаяние. Втуне прожитая жизнь.
Что общего между двумя сокурсниками - скромным стипендиатом штата Небраска и скромным секретарем университетской ложи "Фи-бетта-каппа"? Что общего между двумя мойщиками машин, если один из них отправляется на семинар по минойцам в собственноручно надраенном напоследок спортивном "рив'н'дейле"? Что общего было между нами? Страсть к археологии? Дружба отцов, уцелевших в мясорубке Вьетконга ? Бейсбол? И не втуне ли прожита жизнь мной самим? Оборванная так высоко и так давно.
Я вспоминаю. Университет оставался позади - два года, потом два с половиной. Осень и зиму я провел в Передней Азии, облазил добрую половину Архипелага и снова собирался туда, с экспедицией Александра Тоу. Почти ежедневно я бывал в "Элм-Парке". Я стал для Селины "отъявленным бакалавром Фредди", добрым другом Дэйви и поэтому - ее добрым другом. И в то лютое лето меня проняли окаянное обаяние моего старого приятеля, моя гнусная зажатость, ее улыбчивая ровность. Узел стягивался все уже, туже - но вокруг одного меня. Для них узлов на свете вовсе не существовало, клубок убегал вдаль, разматываясь алой путеводной нитью, которую оба на диво крепко держали в руках.
Пчелы жужжали. Ты увлекся занятной головоломкой, выточенной из мягкого камня. Неслышно появилась Астания. Выпутывает из густых длинных волос случайно прихваченную пчелу, расшумевшуюся почище мухи в паутине. Нет, мастеру не нужно ничего сверх того, что он и так получает. Работы осталось немного, но самая важная. Еще он спрашивает, что за фон желаешь ты видеть на картине. И ты отвечаешь, любой, самый простой, самый белый, лишь бы поскорей. И опять загадка чудится тебе в ее глазах, но она быстро разворачивается и уходит. Она смущена и встревожена после встречи с мастером. Я вижу это в отличие от тебя. А ты разжимаешь пальцы, и игрушка падает на песок. Хаген недоверчиво обнюхивает ее, высунувшись из холодка под скамьей. Ты мало что замечаешь вокруг. Ты в грезах.
Судный день. Утро. Огромный холст подавляет размеры комнаты, ему тесно в ней.
- Она там?
- Да.
- Слышит нас?
- Не знаю. О нет. Она... как бы спит. И проснется, едва мы снимем покров... Господин барон! Одну минуту!
- Ну, ну же!
- Ради всего святого... Когда она будет спрашивать... Скажите ей неправду. Что ее сглазили, заколдовали. Что она была больна и выздоравливает... Ведь она умерла... страшной смертию?
- Да... умерла. Но зачем врать?
- Так будет лучше, поверьте мне, иначе...
- Ну, говори!
- Иначе... будет ей очень худо. Хуже, чем всем нам...
- Ладно, там видно будет. Ну, взяли, разом!
Два рослых челядинца с превеликим тщанием убирают и уносят прочь тяжелую материю. Селина хмурится и заслоняется от внезапного света. Приоткрывает глаза.
Читать дальше