Ф. Ришар-Бессьер - Люди, люди… и еще раз люди

Он разыскал свой загородный домик, небольшой загородный домик в Нейли, он нашел его не глазами, а сердцем. Сад исчез. Дикая растительность захватила лужайки, аллеи и террасу. Постройка стояла с провалившейся крышей, стены осыпались, но еще стояли, словно сдерживая наступление растительности.

Давиду чудилось, будто его жилище упрямо ведет борьбу со временем, с пространством, с враждебной природой, со смертью, с небытием, с покрывающей все вокруг серой пылью, которую сдувало и развевало порывами ветра.

Да, загородный домик еще сопротивлялся натиску своим стальным каркасом, своим каменным корпусом, всем своим нутром, крепко вцепившимся в землю.

Давид, как загипнотизированный, смотрел на него, не чувствуя холодного пота, заливавшего ему лицо. Потом собрал все силы какие еще у него остались, и приготовился сделать последний шаг.

Его сердце сжималось от мысли, что здесь, за этой каменной кладкой, другая жизнь, другой мир принял эстафету у прежнего мира и у старой жизни. Он пошел вперед и шел до тех пор, пока не уперся в деревянную дверь, по которой в бешенстве стал колотить кулаками, потом вооружился железным прутом и принялся бить кромсать, толкать…

Нет. Ничего не изменилось… да, чуть-чуть… Пыль, пыль, всюду пыль, словно гигантская раковая опухоль, повсюду пустившая метастазы, захватившая мебель, стены, грызущая пол… ковры… питающаяся самой же пылью.

Он в тоске посмотрел направо и налево, пересек одну комнату… другую… Гостиная… кухня… библиотека… ванная… Его рабочий кабинет!

Что это там, в этой груде хлама? Это была Митсу, красивая черная кошечка, целехонькая, прекрасно сохранившаяся, она лежала на боку, откинув в сторону голову и поджав лапки.

Но как это… как это может быть, наконец? Обрывки мыслей мелькали в голове Давида. Таинственное смертельное излучение мгновенно убило все живые существа — прямо в тех позах, в каких они были в тот момент, когда это случилось. Они были словно мумифицированы: гибели избежали только те, кто находился в подземных укрытиях.

Ну, и что же? Дрожа всем телом, перебарывая сковывающий его ужас, Давид ударом ноги вдребезги разнес последнюю дверь.

Он не мог уйти, не увидев того, что он так стремился и так боялся увидеть, и медленно, мучительно медленно обвел комнату взглядом.

Франсуаза была здесь!

Она сидела за секретером — 770 лет она просидела в одной позе. Пыль не пощадила и ее, пыль набилась ей в волосы, в ее длинные волосы медового цвета, легкими волнами спадавшие на округлые плечи… На ее голубое платье в белый горошек, на длинные и тонкие руки.

Застывшее лицо сохранило выражение мечтательности. В момент катастрофы Франсуаза писала.

Поборов непереносимую боль, Давид подошел к ней и нечеловеческим усилием воли заставил себя взглянуть на бумагу, испещренную выцветшими строчками.

«Дорогой мой…

Вот уже три дня, как тебя нет со мной, и дом пуст… Так пуст, без тебя… Я знаю, так бывает каждый раз, но когда тебя нет со мной, время тянется так долго! Мне хочется, чтобы ты получил это письмо, когда будешь на Жорде, чтобы оно донесло до тебя через космическую пустоту мою любовь, ту любовь, которая поможет тебе выдержать до возвращения…»

Изощренная ирония — именно на этих словах все и случилось.

Давид прочитал дату на письме: 24 января 2025 года.

Всего через три дня после старта! И никто ничего не узнал. Даже на Жорде.

Он в последний раз посмотрел на Франсуазу, словно благодарил ее за то, что она его дождалась. Потом задушил в себе все чувства.

Теперь все это было мертвым, с этим покончено, оно осталось в прошлом… Это больше не имело смысла, это больше не существовало.

И резким движением он ткнул рукой плечо Франсуазы. Как он и ожидал, тело рассыпалось. Оно рассыпалось как по мановению волшебной палочки, и на пол соскользнула лишь струйка пыли. Все та же пыль… теперь ее стало лишь чуточку больше…

Давид обернулся. Бледная и дрожащая Забела ждала его, стоя в проеме двери. Выходит, она со своими спутниками шла за ним… Он даже не заметил этого.

Она спросила с дрожью в голосе:

— Это была ваша жена?

Он кивнул головой.

— Да, это была моя жена.

Наступила тишина.

— А теперь вы не хотели бы вернуться?

Давид посмотрел на нее.

— Извините меня, — сказал он, — извините меня за все, что я вам наговорил.

Есть предел и гневу, и горю, и ненависти, есть предел тому, что способен вынести человек, и Давид дошел до этого предела. Усталым жестом он показал Забеле на дверь.