Игорь Липин - Казаки

Крысятница настойчиво показывала себе на штаны и тут до него дошло, что она по нужде просится. Митяй покраснел. Что делать в таких случаях он совершенно не знал. Если б мужик, так с ним было бы всё просто. А вот как с бабой поступить?

В нерешительности он развязал верёвку и стал рядом. Улыбнувшись, девушка попросила отвернуться. Смущённый Митяй повернулся спиной и сделал несколько шагов в сторону. Неожиданный скрип снега сзади заставил встрепенуться. Заметив краем глаза летящее на него тело, он машинально отклонился и выставил правый локоть. Другой рукой с силой ткнул под дых. Коварная крысятница, с зажатым в кулаке ножом, рухнула на снег. Острое лезвие располосовало рукав и только слегка оцарапало кожу.

— Ах ты сучка драная! Мать твою ети! — матерился Митяй, пару раз ткнув девушку лицом в снег и крутя ей руки за спину. Досадовал он больше не на нее, а на себя.

Стыдно было. Повёлся как малый ребёнок на такую дешёвую уловку! Не среагируй он вовремя — полоснула бы его бешеная девка по горлу и каюк казаку! Откуда только она нож выхватила? Вроде как и не было на ней оружия…. Вот ведь шельма!

Хорошенько связав извивающуюся и сверкающую глазами крысятницу, он положил её поодаль. Пора было о себе побеспокоиться. Никакой боли Митяй пока не чувствовал, но знал, что уже скоро действие волшебного ведьмачного снадобья закончится и тогда ему уже ничто не поможет.

Сняв верхнюю одежду, осмотрел рану на груди. Копье ударило в грудину и, похоже, застряв между рёбер, не смогло проникнуть дальше. Едва Митяй вытащил окровавленную тряпку из пореза, оттуда брызнули сгустки крови и раздалось глухое сипение. Грудная клетка точно пробита, потому как кровью приходится отхаркиваться всё чаще. С таким ранением спасение одно — сделать так, чтобы воздух не подсасывался в лёгкие через рану. Пришлось, скрипя сердцем, отрезать узкую полоску от плёнки-серебрянки и забинтовать себе грудь. Дышать сразу стало легче, но как он потом отчитается перед кладовщиком Прохором за то, что общественную плёнку укоротил? Ладно, авось отбрехается как-нибудь. Положение-то у него безвыходное. Иначе не дойдёт до станицы и вся добыча пропадёт…

Беспокоила ещё рана на виске, но сам себе он зашить её не мог. Пришлось наощупь залепить её большим куском смолы и надеяться на помощь в станице.

Необходимо было спешить и побыстрее закругляться с привалом. Всю снарягу он нести не сможет. Надо отобрать самое необходимое, а остальное схоронить.

Вернется потом как-нибудь за спрятанным. Хорошо ещё то, что общественного снаряжения, за которое головой отвечаешь, почти нету.

Взяв в руки трофейный арбалет, Митяй поразился. Такое изящное оружие ему еще не встречалась. Красиво изогнутый лакированный приклад был выточен из какой-то незнакомой породы тёмного дерева. Ствол и направляющие отлиты из алюминиевого сплава. Дуга из кованной стали и мощный оптической прицел делали его грозным оружием, не уступающим по силе и меткости огнестрелу. Не удержавшись, взвёл тетиву и вложив стрелу, примерился к оптическому прицелу. Перекрестье прицела так приблизило верхушки лиственниц, что стало видно все мельчайшие сучки и загогулинки. Митяй в восторге покрутил головой. Представив как восхищенно будут станичные казаки разглядывать его приобретение, довольно рассмеялся. Такому арбалету цены нет!

Случайно взглянув на свою пленницу, увидел дрожащие губы и слезу катящуюся по замурзанной щеке. Всхлипнув, она вдруг расплакалась навзрыд. Женских слез Митяй, как и все казаки, не переносил. При виде плачущей бабы душа переворачивалась, и он готов был сделать всё что угодно, лишь бы это прекратилось.

— Ну ты чо разревалась-то? — в недоумении спросил он.

— В… туалет… вправду… хочу… — с трудом ворочая языком, выговорила сквозь слёзы девушка.

— Ну уж нет! Ты что меня совсем за дурака держишь? — разъярился Митяй.

Положение было щекотливым. Летом с пленными никто не церемонился: приспичило — гадь в штаны. А зимой совсем другое дело — в мокрых штанах на морозе долго не пробудешь. Да и не очень хотелось тащить обоссавшуюся девку на себе.

Решившись, Митяй шагнул к крысятнице и стал неловко расстёгивать ремень. Задрав парку, растерялся. Вместо нормального пояса на ней были высокие штаны на лямочках, уходящих куда-то на плечи. От белой нательной рубашки исходил тонкий цветочный аромат. Мельком взглянул в лицо девушке и поразился цвету её глаз.

Синие-синие, они пристально смотрели на него. В их глубине таилось что-то такое зовущее-непонятное, отчего Митяем неожиданно овладело острое желание.