Юрий Тупицын - Инопланетянин

- Вот что, полковник, мы люди военные, нам не пристало играть в прятки и слюнтяйничать. Поэтому скажу вам прямо - ситуация изменилась. Вам пока лучше забыть о моем недавнем предложении.

- Да, сэр, - покорно и хмуро сказал Мейседон, он уже все понял и обнажать свои чувства не собирался.

Макмиллан выдержал длинную паузу, видимо, ожидая вопросов, но поскольку их не последовало, продолжил с прежней безапелляционностью:

- И виноваты в этом только вы сами! У вас какие-то семейные конфликты, вы грубо обращаетесь с женой и... ну, вы сами понимаете, что я хочу сказать, не так ли?

- Да, сэр.

- Вот и все, что я хотел сказать вам, полковник.

Мейседон поднялся.

- Я могу идти, сэр?

- Идите!

Мейседон повернулся и молча пошел к выходу. По-видимому, его выдержка, отнюдь не показное внутреннее достоинство произвели на генерала известное впечатление. Не исключено, что, поддавшись давлению или воздействию крупной взятки откуда-то со стороны, он испытывал и определенные угрызения совести. Во всяком случае, он окликнул полковника, и в его тоне не было прежней резкости и официальности.

- Мейседон!

Генри четко повернулся.

- Да, сэр?

- Должен сказать, что я по-прежнему остаюсь самого высокого мнения о ваших способностях и служебном рвении. Улаживайте свои личные дела, и мы еще вернемся к оставленному разговору.

- Благодарю вас, сэр.

- Желаю удачи!

Мейседон вернулся домой в самом мрачном и подавленном настроении. Идти с Сильвией на мировую? Просить пощады у Милтонов? Нет, это было ему не по силам! Он был для этого еще недостаточно плох. А может быть, недостаточно хорош? Как бы там ни было, будущее виделось ему в очень темном цвете, но... разве можно заранее предугадать, какие каверзы и штучки может выкинуть капризная Фортуна?

- Вас ждут, - сказала ему чернокожая служанка со своей обычной невозмутимостью.

Сердце Мейседона колыхнулось.

- Кто? - Этот вопрос вырвался сам собой. Генри не хотел видеть Сильвию, но при мысли, что она не выдержала и пришла объясниться, он испытал неожиданную радость и торжество.

- Старый масса Милтон.

Мейседон не поверил и подумал, что она что-то путает. Но все было правильно: в гостиной перед электрическим камином, который, за исключением дыма и пламени, был достаточно хорошей подделкой под настоящий, сидел Эдуард Милтон.

- Здравствуй, сынок, - спокойно сказал он, обернувшись на звук шагов полковника. - Я специально прилетел, чтобы поговорить с тобой. Завтра же я вылетаю обратно.

Мейседон с огромным трудом сохранил внешнее спокойствие, только того и не хватало, чтобы старик увидел слезы на его глазах.

- Здравствуйте, отец. - Пожалуй, он впервые произнес это слово, ничуть не покривив при этом душой.

Они быстро и обо всем договорились. Старик высоко оценил сдержанность Мейседона. Эта сдержанность, по его мнению, проявилась не только в том, что Генри не предал гласности скандальные фотографии, но и в том, что не поднял шума ни в семье, ни в Пентагоне, ни в "Радио корпорейшн". Милтон чисто по-отечески пожурил Мейседона. По мнению старика, полковник еще не стал настоящим деловым человеком, для которого бизнес - и высший стимул и главное божество, а все остальное, в том числе и семейные обстоятельства, - преходящие категории, которыми при нужде следует жертвовать без всякого стеснения. Но все это придет, уверил Милтон, качества настоящего функционера приходят вместе с опытом и повзрослением, а кто взрослеет поздно, тот созревает для дела по-настоящему. Деловым скороспелкам свойственны рецидивы зряшной чувствительности и ненужной сентиментальности, которые неизбежно вредят любым крупным начинаниям, будь то война, экономика или политика - безразлично. Они договорились о том, что всякое дело о разводе немедленно прекращается, компрометирующие фотографии уничтожаются, что Мейседон продолжает спокойно трудиться в Пентагоне, а Сильвия пока поживет в Калифорнии, где у Милтонов был свой дом. А там видно будет!

Через неделю после этого разговора Мейседона снова вызвал генерал Макмиллан. Мейседон пошел теперь к нему без прежнего воодушевления, с некоторой опаской, однако же и с надеждой.

- Садитесь, Мейседон, - сказал Макмиллан, ответив на приветствие полковника. - Садитесь! Мы люди военные, церемонии нам не к лицу, поэтому я буду прям и откровенен. Я рад, что вы приняли к сведению мои замечания и урегулировали свои личные дела.

Полковник молча поклонился.

- Но! - Генерал поднял руку и уронил ее на стол, что должно было выразить искреннее сожаление. - Но место в комитете по вооружениям уже несвободно. Я сожалею об этом, Мейседон.