Юрий Тупицын: Зеленая жемчужина

— Конкретнее, — повторил Иван.

Наверное, нейролог был чутким человеком и услышал нотку неприязни в голосе Лобова, потому что в глазах его мелькнуло если не удивление, то любопытство.

— Конкретнее, — повторил нейролог, переплетая длинные пальцы сухих ладоней, — если человек долго не двигается, происходит атрофия мышц. Если человек долго не думает, происходит постепенная атрофия нейронов. Чем быстрее применен лечебный комплекс, тем он эффективнее. Старая истина.

— Итак, по мнению большинства, нужно ждать. А по мнению меньшинства?

— По их мнению, надо применить один из сильнодействующих стимуляторов. Риазон, дельта-гейл, рох-три — что-нибудь из перечисленного обязательно должно быть на корабле.

— Рох-три есть, я знаю, — перебил Лобов.

— Этого достаточно. Стимулятор подействует как сильнейший раздражитель. Ведь до сих пор иногда «запускают» остановившееся сердце мощным электрическим разрядом. Точно так же рох-три ударит по нейронам. Если они только спят, они должны проснуться.

— А если не проснутся?

Нейролог пожал плечами:

— Тогда надежда на излечение больного станет еще меньше.

Их взгляды снова встретились.

— Вы-то, — вдруг спросил Лобов, — вы сами принадлежите к большинству или к меньшинству?

— К меньшинству, — сухо ответил нейролог и, помолчав, спросил: — Сколько вам нужно времени на размышление?

— Нисколько. Я введу больному рох-три тотчас, как только закончим разговор.

В глазах нейролога мелькнуло удивление, сменившееся любопытством и, пожалуй, уважением.

— Имеете ли вы право брать на себя такую ответственность? — мягко спросил он.

— Имею, — спокойно ответил Лобов.

— Тогда желаю всяческих успехов.

В глазах главного нейролога мелькнула легкая ироническая усмешка, впрочем, может быть, это был случайный эффект, сопровождающий угасание изображения.

Лобов еще минуту—другую посидел за пультом лонглинии. Его размышления прервал Кронин, появившийся на экране видеофона.

— Ты в самом деле решил ввести рох-три?

Лобов вздохнул:

— Решил. А что, неправильно?

— Не знаю. Но Клим был бы «за».

— И я подумал об этом.

— Я сейчас приду, Иван, только закончу сеанс с экспедицией.

Лобов грустно улыбнулся:

— Ты думаешь, это поможет?

— Не думаю. Но все-таки приду.

Клим спал, все так же мерно, поверхностно дыша. Лобов откинул легкое, невесомое одеяло, взял со столика инъектор с раствором рох-три и заколебался. Ему много раз приходилось рисковать в своей богатой приключениями патрульной жизни. А сейчас?

И почему-то, уже на все решившись и держа инъектор в руке, Иван медлил и думал. Думал не только о Климе, но и о Жане Вернее и его жене.

Вряд ли кто-нибудь когда-нибудь узнает, что произошло с экспедицией «Кентавр».

Но Ивану представилось такое: гриб-гигант все время экспериментировал, и однажды в порядке очередного эксперимента он разбудил Жана, погруженного в беспамятство. А потом было поздно, гриб не сумел, а может быть, и не захотел его удержать. И Жан Верней, руководитель экспедиции «Кентавр», нашел силы выполнить свой долг перед всеми людьми и своей женой.

Глядя на спящего Клима, Иван представлял, как Жан пришел в себя где-то в полутьме подземелья и при фосфорическом свете грибов-люминофоров обнаружил рядом с собой живую, но бесчувственную жену. Как он с ужасом старался понять, что же такое случилось. И как понемногу начал гаснуть вспыхнувший было у него огонек памяти и разума. Но Жан Верней не пожелал сдаться. Он знал, что должен, обязан сообщить о себе людям. Откуда он взял силы в своем обессиленном теле? Как он добрался до станции? Чувство долга привело его к цели через непроглядную темень беспамятства. Он сделал, что должно. Он хотел сделать больше, но исчерпал свои силы. И тихо умер, уронив голову на пульт управления подземной машины.

Иван провел рукой по лицу, прогоняя непрошеные чувства, оголил руку штурмана и нажатием кнопки ввел рох-три. Теперь оставалось только ждать. Лобов накинул на Клима одеяло и встал. Недолго ждать. Минут пять — десять. Алексей еще не успеет возвратиться с маяка, а все будет решено. Все. Кем будет Клим. И кем уже никогда не будет.

Иван прошелся взад-вперед по госпитальному отсеку, подошел к Климу, послушал, как он ровно, спокойно дышит. Взял в руки книгу, но, даже и не раскрыв, снова положил на столик. Подошел к иллюминатору. Сегодня была редкая для Перл погода. Почти цепляясь за вершину корабля, тянулись лохматые коричневые, с оранжевыми разводами облака. Моросил дождь. Колыхалось шоколадное море. Понуро стояли остроголовые грязно-рыжие ели. Непогодь.