Елена Асеева: Коло Жизни. Бесперечь. Том первый

– Отец ее привез, – отвечала дюже удрученно Эйу. Она не любила вспоминать о том, что пережила когда-то, предпочитая думать о насущном, однако не могла попросить барыню не говорить о том, не по причине страха, а по причине внутреннего неудобства и благодарности. – Он моряк, бывал в Африкие. Как-то встретил там мать и увез с собой, а после не стал жениться. Когда я родилась, пристроил к сестре госпожи Собины, ну, а там мы с матерью попали в господский дом. И я бы у нее так и работала… Никогда б не ушла, если бы не господин Благород, – Эйу всяк раз произносила это имя с особым трепетом, або до сих пор любила того, чьего дитя носила под сердцем.

– Я знаю… вижу, – мягко перебивала свою кухарку барыня узрев бегущие, как всегда бывало при воспоминание о Благороде, крупные слезы по ее щекам. – Слышу, как ты плачешь по ночам.

Так они и жили… неспешно… месяц за месяцем…

Месяцам оным когда-то сам Зиждитель Дажба, дал имена, в целом такие же простые как и все, что на тот момент, на заре юности землян окружало человечество. Новое лето, цветень, теплынь, ягодень, серединь, увядень, спень, дождич, отишь таковые названия хранились дарицами и поныне, как и сам континент, и многие знания, умения подаренные созданиями более близкими и нравственно-высокими чем человек.

В ягодене месяце у Эйу родилась девочка. Бабка-повитуха принявшая малышку была потрясена ее красотой, белой кожей лица и чудным цветом рыже– огненных волос. Лицом девочка пошла не в мать. Да и не только лицом, цветом волос, худостью, прозрачностью кожицы она походила на своего благородного отца, оный нес в себе гены некогда дарованные ребенку Владелины.

Когда Доляна увидела это маленькое чудо, так тотчас прикипела к нему. Словно то родилась, ну, если не ее дочка, так однозначно внучка. Потому не столько посоветовала, сколько настояла, чтобы кухарка дала ребенку имя дарицев.

– Посмотри Эйу, она безусловно будет беленькой, – убеждала барыня молодую мать, нежно поводя перстом по щечке дитя, покоящегося на ее руках. – Даже сейчас видится белоснежность ее кожи. А волосики и вовсе вьющиеся, рыженькие… один-в-один как у господ. Ты дашь ей наше имя. И никто никогда не назовет ее паболдырь, будут думать она белая, дарийка.

Эйу так и сделала. Так как советовала барыня. И нарекла девочку Лагода… Лагода, что значит приятная, душевная.

Лагода несмотря на уход матери, любовь барыни росла весьма болезненной девочкой, почасту хворала, потому не раз к ней призывали местного знахаря, поставленного старшим по лечению на несколько деревней в этой части местности. Как и все иные знахари, Умил был назначен и прислан в данную окрестность для знахарства и помощи местному населению из Лесных Полян. Он поселился в деревеньке, что примыкала к землям Доляны, и уже несколько лет, как знахарствовал тут. Умил не брал за лечение деньги, понеже его проживание содержалось на распределяемые жрецами Лесных Полян векши. Знахарь жил достаточно скромно, что было прописано законами, оставленными когда-то дарицам самим Богом Седми, старшим сыном Зиждителя Небо, сотворившего не только Землю, но и в целом Солнечную систему.

– Ты, ее точно плохо кормишь, – говорил недовольно Умил, и, покачивал своей крупной головой, где короткие пшеничные волосы были плотно прилизанными, а в мочке левого уха находился голубой камушек бирюзы, свидетельствующий своим видом, что пред людьми знахарь. – Погляди, как часто меня сюда вызывает барыня Доляна. Ребенок худ, веса должного не набирает, потому и болеет. Корми лучше и коли не сосет твою пустую грудь, прикармливай.

При тех разговорах, что происходили в основном в кухне, всегда присутствовала барыня, и, слушая негодование знахаря, совала ему в руки небольшой сверток с едой, единственное, что иноредь разрешалось тому брать в благодарность от людей. Впрочем, Умил еще довольно-таки молодой мужчина, крепкий сложением и высокий, отрицательно качал головой, сверток клал на стол и уходил. И три женщины, Эйу, Доляна и Ясыня, объединенные одним желанием вскормить и взлелеять маханькую с молочно-белой кожей и темно-серыми, большущими глазищами Лагоду старались прикармливать, теплым коровьем молоком, густыми пошеничными кашами, куды для сласти добавляли дюже дорогого и купленного в соседнем селе меда.

Лагода потихонечку, несмотря на хворьбу, росла, но так и не набирала должного, как считал Умил веса. В отличие от деревенских девочек, сверстниц, она была худенькой и единожды хрупкой, хотя при этом вельми высокой. У девочки к трем годам явственно живописалось каплеобразное личико, имеющее самое широкое место в районе скул и сужающееся на высоком лбу и округлом подбородке. На том личике находился с выпуклой спинкой и острым концом нос, широкий рот с полными губами и приподнятыми уголками, изогнутые, слегка вздернутые вверх рыжие бровки, густые, загнутые реснички, да крупные глаза, где верхние веки, образовывая прямую линию, прикрывали часть радужной ярко-зеленой оболочки. Цвет долгих волос Лагоды был не просто рыжим, а каким-то лучисто-оранжевым. Вьющиеся, можно молвить даже, мелкие кучеряшки влас, очевидно, были взяты девочкой от ее черных предков. Впрочем, цвет таковой белой кожи и ярко-рыжих волос среди дарицев считался первым признаком благородство крови, род которого господа вели от самого Бога Огня.