Джеймс Уайт - Звездный хирург

Разумеется, до совершенства было ещё далеко. Прежде всего, слоноподобные уханья и завывания достигали разума ФГЛИ, поместившегося в сознании Конвея, через человеческие уши, что приводило к неизбежным искажениям. Звуки сливались друг с другом, но все-таки он частично разбирал их, из чего следовало, что он обзавелся собственным, пускай слабеньким, транслятором, который, правда, действует лишь в одном направлении. А в одном ли? Готовясь к операции, Конвей попробовал ответить санитарам. Его второе «я» – ФГЛИ знало, как произносить слова, сам он, разумеется, умел управляться со своей артикуляцией, а голос землянина, к тому же, признавался в галактике едва ли не самым гибким и универсальным инструментом. Конвей глубоко вздохнул и открыл рот.

Первая попытка провалилась с треском. Она закончилась приступом кашля и всеобщим беспокойством в палате. Но с третьей он сумел кое-чего добиться – санитар-тралтан откликнулся на его просьбу! Остальное было делом времени. Лечение пошло намного быстрее, и шансы пациентов на благоприятный исход резко повысились. Медсестры-землянки почтительно прислушивались к диковинным звукам, которые вырывались из горла Конвея, однако, похоже, ситуация казалась им не столько напряженной, сколько потешной.

– Так, так, – изрек знакомый голос за его спиной, – пациенты на седьмом небе от счастья, а добрый доктор поддерживает их дух, изображая из себя двуногое животное. Какой ерундой вы тут занимаетесь?

Конвей осознал, что О'Мара действительно зол, поэтому предпочел ответить на вопрос и проигнорировать вступительную фразу.

– Лечу пациентов Торннастора и несколько вновь прибывших, – доложил он. – С мониторами и ФГЛИ все в порядке, и я как раз собирался попросить у вас мнемограмму ДБЛФ для раненых келгиан.

– Я лучше пошлю к ним келгианского врача, – фыркнул О'Мара, – а о других позаботятся ваши медсестры. Позвольте напомнить вам, доктор Конвей, что в госпитале триста восемьдесят четыре уровня, что множество пациентов нуждается хотя бы в предварительном осмотре и лечении, которых не может получить, потому что персонал свистит, а они чирикают! В шлюзах и даже в коридорах с пробитыми стенами накапливаются раненые, а давление падает, и им там отнюдь не весело.

– Что вы от меня хотите? – перебил его Конвей.

О'Мара почему-то разозлился ещё сильнее.

– Не знаю, доктор Конвей, – язвительно ответил он. – Я психолог. От меня сейчас толку мало, ибо большинство моих подопечных не понимает того, что я им говорю. А тех, кто понимает, я прошу придумать, как нам выбраться из этой заварухи. Но они слишком заняты своими палатами, чтобы беспокоиться о госпитале в целом. Они перекладывают ответственность на «важных шишек»...

– При данных обстоятельствах, – прервал его Конвей, – разумнее всего было бы спросить совета у диагноста.

Гнев О'Мары вполне объясним, подумал он, представляя себя на месте психолога, который не может ни выслушать пациента, ни поговорить с ним. Но за что майор сердится на него, ведет себя так, будто он, Конвей, где-то здорово напортачил?

– Торннастор не в счет, – произнес О'Мара, слегка понизив голос. – Вам, вероятно, было недосуг узнать, что двое других диагностов убиты. Что касается старших врачей, Харкнесс, Иркултис, Маннон...

– Маннон! Он не...

– Я полагал, вы знаете, – проговорил майор чуть ли не мягко, – он ведь находился всего через два уровня от вас, оперировал ХЦХЛ. Ракета раскроила стену, и кусок металла распорол ему скафандр. Тяжелая декомпрессия. Вдобавок, он успел наглотаться той отравы, которой дышат ХЦХЛ. Но жить будет.

Конвей только теперь сообразил, что затаил дыхание.

– Я рад, – сказал он.

– Я тоже, – буркнул О'Мара. – Из вышеперечисленного следует, что диагносты выбыли из строя в полном составе, а из старших врачей остались один вы. Так что будьте любезны как главный медицинский чин на текущий момент сообщить мне, что вы намерены делать.

Он выжидательно уставился на Конвея.

Конвей мысленно упрекнул себя в наивности: он-то считал, что после поломки главного транслятора ничего хуже быть просто не может. Сама мысль о том, чтобы взвалить на свои плечи такой груз, пугала его чуть ли не до смерти. Впрочем, ему вспомнились времена, когда он мечтал о том, что станет когда-нибудь начальником космического госпиталя и будет распоряжаться всей деятельностью, которая имеет отношение к медицине.

Однако в мечтах госпиталь отнюдь не виделся ему умирающим гигантом, парализованным из-за отсутствия связи между жизненно важными органами; он и не предполагал, что вокруг развернутся боевые действия, места хворых пациентов займут раненые, а медиков будет катастрофически не хватать. Но, пожалуй, признал Конвей грустно, нынешнее положение дел – единственный случай для врача, вроде него, сделаться начальником госпиталя. Он не лучший из достойнейших, он всего лишь последний, кто уцелел. Чувства его были смешанными: страх, раздражение, гордость; ему предстояло командовать госпиталем до конца его – или своих дней.