Кэролайн Черри: Русалка

— Мне нужно поговорить с ним, — пояснил он и добавил, чтобы малый ненароком не напугал Дмитрия: — Это записка от его сестры…

Петр надеялся, что конюший не обратил особого внимания на его трясущиеся руки и прерывистое дыхание.

— Поторопись, малый!

Через некоторое время конюший вернулся в сопровождении Дмитрия и указал тому пальцем в самый темный угол. Тогда Петр вышел вперед, чувствуя, как подрагивают его колени и тело пронзает острая боль от раны. Слабость охватила его именно сейчас, когда он надеялся вот-вот получить помощь.

— Ты весь в крови, — воскликнул Дмитрий.

— Это все люди старика Юришева, — сказал Петр. Ему было стыдно признаться, что это сделал сам боярин, и поэтому он старался говорить уклончиво. — Женщину вынудили поступить таким образом, я больше чем уверен в этом…

Он сделал несколько шагов в сторону приятеля, чувствуя, что вот-вот упадет, и попытался ухватиться за Дмитрия. Но тот очень поспешно убрал свою руку и отступил назад, показывая тем самым, что у него нет желания быть замешанным в этом деле.

— Я не шучу, Дмитрий!

— Так, значит, вот почему вся эта суматоха на улицах? А боярская стража? Они видели тебя?

А тем временем, колокол продолжал звонить, напоминая об опасности всем жителям Воджвода.

— Они видели меня, да еще и ранили в бок. Ради Бога, Дмитрий, не будь таким недоверчивым. Послушай, мне нужно где-то спрятаться, пока все не утихнет…

— Но только не у меня! Поищи какое-нибудь другое место, но только подальше от меня! Я не хочу иметь никаких неприятностей, связанных с этим!

Петр, словно в шоке, неподвижно смотрел на Дмитрия.

— Тогда, может быть, Василий…

— Ни Василий, ни кто либо еще! — очень резко сказал Дмитрий. — Это звонит колокол, предупреждающий об охоте на вора. Слышишь? Убирайся отсюда!

— Я хочу сам попросить Василия, — сказал Петр, собираясь было идти прямо на постоялый двор. Но Дмитрий схватил его за плечо и повернул с такой силой, что Петр едва не согнулся от боли.

— Нет, — прошипел Дмитрий. В слабом свете фонарей его лицо напоминало застывшую маску. — Нет! Мы не хотим иметь с тобой дела при подобных обстоятельствах! Подумать только, жена Юришева?! Ведь его двоюродный брат заседает в суде!

— А твоя сестра — княжна…

— Оставь в покое мою сестру! Не впутывай ее в эту историю! Только попробуй упомянуть стражникам ее имя или имя моего отца — и я вырву твое сердце, Петр Кочевиков! А теперь оставь меня! Убирайся отсюда!

Дмитрий быстро поднялся на освещенное крыльцо трактира, а Петр неподвижно смотрел ему вслед, испытывая такое же чувство, какое он только что уже испытал, глядя в лицо боярина Юришева. Он ощутил, как дрожат его колени и подгибаются ноги, будто он израсходовал весь запас своих сил. Возможно, это было следствием того, что ему потребовались дополнительные силы для излишней смелости и решительности, а, может быть потому, что они были просто ограничены, и после всех злоключений сегодняшней ночи, когда он выдерживал удар за ударом, его сил хватило лишь на то, чтобы добраться до постоялого двора, где он надеялся получить помощь друзей. Но, как теперь оказалось, ему больше некуда было идти.

Сейчас он сам должен решиться на что-то. Конюший видел его здесь и наблюдал за его встречей с Дмитрием. И если у Дмитрия из-за этого возникнут какие-то неприятности, то его отец доберется до Петра, где бы тот ни был, и ему не придется рассчитывать на пощаду.

С этими мыслями он вышел за ворота конюшни и нырнул в ближайший переулок. В этот момент звон колокола прекратился. «Это хорошо», — подумал Петр и затаил дыхание. У него даже закружилась голова при мысли о том, что вся эта суматоха постепенно затихнет.

Или его преследователи временно разошлись по домам и погоня готова вот-вот возобновиться с новой силой?

Он продолжал идти и чувствовал, как кровь все сильнее истекает сквозь прижатые к ране пальцы, а в ушах все настойчивее раздаются глухие тяжелые удары, которые заглушают все остальные звуки. Нарастающая боль в боку и спине мешала ему осмысленно воспринимать окружающую обстановку. Единственное, что еще не подводило его, были глаза, которые обшаривали улицу в поисках подходящего убежища.

Так он шел, полагаясь на зрительную память, и наконец добрался до колодца, за которым были знакомые ворота, украшенные петухами, миновав которые он оказался на мощеной бревнами, покрытой грязью дорожке. Спотыкаясь и скользя по жидкой грязи, он добрался до конюшенного двора, куда через изрезанные полосками света ставни доносились смех и крики из переполненного трактира. Он мог даже различить голос Федора Мисарова, который велел принести очередной кувшин вина из погреба.