Кэролайн Черри - Черневог

— Мисай! — вновь закричал он, чувствуя подступавшее отчаянье, чем даже испугал Волка. Но если и было в лесу что-то уж совсем неуловимое, то, разумеется, это были лешие. И уж если в этом лесу было что-то изменяющее свой облик до невидимого обычному человеку, это не могло быть чем-то простым и осязаемым, как, например, старый дом перевозчика, стоявший на берегу, а это были бы именно лешие, которых обычный человек всегда первыми замечает на свою беду.

— Мисай! — продолжал он кричать, пока не сорвал голос, пока не устыдился самого себя, стоящего здесь и взывающего к тому, что было всего лишь игрой воображения. Но если он и вел себя как дурак, то слава Богу, что свидетелей этому здесь не было. Тогда громко и уверенно он произнес прямо в окружающее его пространство: — Малыш, будь ты проклят, отправляйся домой, если у тебя не никаких других дел, и приведи сюда Сашу.

Ветер резко подул в новом направлении, скользнул вокруг холма и добрался до них. Под гривой Волка было самое теплое место, где Петр мог отогреть свои руки, а лошадиный бок был единственным источником тепла для промокшего насквозь человека. Петр как можно крепче прижался к лошади, продолжая думать о доме, сам внешний облик которого начинал размываться и ускользать от него, словно и эти воспоминания тоже были затянуты туманной вуалью. Он должен был бы счесть себя сумасшедшим, если бы продолжал думать о том, что был знаком с такими лесными существами, как лешие, о том, что у него была жена и друг, поджидавший его возвращения.

Все, что он твердо помнил, так это что он был сыном игрока, сбежавшим от правосудия.

Он отчетливо помнил, как бежал по городским улицам.

Помнил, как миновал стражу у городских ворот…

… А затем как-то заблудился в пути и оказался здесь совершенно один, замерзающий под этим дождем, в незнакомом лесу, пытаясь найти спасенье, которого никогда не было или, по крайней мере, не было до сих пор.

Он с силой зажмурил глаза, пока не почувствовал боль, пока не перестал видеть картины окружавшего леса и вспышки молний. Да, черт возьми, этот дом над рекой все-таки был, как была и сама река, и ему на память пришли чьи-то слова, сказанные неизвестно кем и неизвестно когда: если человек заблудился, то путь к дому он всегда мог найти, если шел, придерживаясь реки, не обращая внимания на пройденное расстояние, не обращая внимания на все неуловимые повороты пройденного пути и непривычный вид окружавших его деревьев. Он должен верить тому, что река находится на западе, и тогда утреннее солнце укажет ему верную дорогу. Он мог надеяться на спасенье, пока помнил это единственное правило…

— Что-то случилось, очень серьезное, — сказал он, обращаясь к Волку. — Что-то очень серьезное приключилось с нами, приятель.

Он уставился в том направлении, где, как казалось ему был дом, стараясь удерживать перед собой его расплывающееся изображение, стараясь представить поджидающих его друзей, тепло очага…

В этом доме был старик, который очень напугал его своими ножами, еще в то время, когда Петр болел, а около дома бежала река… Все это могло быть лишь игрой воображения, но это же было и единственным теплым местом во всем мире, куда он стремился и где были друзья, которым он верил, сам не зная почему…

Там же, недалеко, был и водяной, свернувшийся кольцами в своей пещере на берегу реки, всякий знает… всякий знает, что он был. Ивешка, до боли стиснув руки, мерила шагами пол. А в это время старый змей шептал ей: «Ивешка, Ивешка, послушай меня…"

И шепот продолжался: «Глупо доверять сердцу… Оно такое хрупкое…"

И еще: «Ты на многое была способна, всегда могла сделать очень многое, а сейчас так растерялась…"

«Замолчи, папа», — сказала она, потому что последние слова вообще не имели никакого отношения к змею: это были ее собственные воспоминания. Сами стены шептали это, а эхо в подвале только усиливало эти звуки: «Глупая, глупая, ты не должна прислушиваться к советам. Не верь никому, по крайней мере никому, кто говорит о том, что принимает твои заботы близко к сердцу…

Не пытайся желать вообще что-либо, лучше вообще ничего не желай. Все твои желанья вернуться к тебе, глупышка, разве ты не понимаешь этого? Ведь даже когда колдун желает чего-то для самого себя, все равно при этом кто-то попадает в беду».

Она же в своих желаньях затрагивала и леших, и Петра, и желала при этом прорваться сквозь окружавшую тишину.

Но в ответ она услышала и еще чей-то шепот, обращенный к ней: «Послушай, Ивешка…"