Виктория Угрюмова - Правила для слонов

Виктория Угрюмова,

Правила для слонов

Утро следующего дня выдалось удивительно теплым и солнечным даже для сентября.

Птицы заливались вовсю, деревья, облитые червонным золотом, тихо шелестели, а облака текли по пронзительно-голубому небу степенно и важно, и казались уютными и мягкими. Где-то звонко пела вода. В воздухе витал тонкий и терпкий аромат облетевшей листвы.

Мир блаженствовал. Чего нельзя было сказать о молодом человеке на вид не более 25-27 лет - который легко ступая, шагал через развалины мертвого города. Он был неописуемо красив той редкой и удивительной красотой, которую принято называть неземной. С его широких плечей струилась легкая темная материя: не то плащ, скроенный по образу крыльев, не то крылья, заменявшие в эту минуту плащ.

Дойдя до того места, которое еще накануне было центральной площадью огромного города, а ныне являло собой безлюдное кладбище мертвых домов и мертвых вещей, он натолкнулся на двоих.

- Вот вы где...

Молчание.

- Как же так, Господи? - спросил с недоумением. - Ты же не собирался. Или я не прав?

- Hе собирался, - качнул головой Господь.

- Что же это?

- Конец света, как и было предначертано, - отвечал Господь сухим и бесцветным голосом, каким говорят обычно те, кто испытывает сильнейшую боль. - Чем ты-то удивлен?

Сатана зябко поежился, кутаясь в крылья-плащ. Луч солнца успокаивающе лег ему на плечо, словно желая согреть и ободрить, но тут же соскользнул вниз. Hе удержался.

- Я как-то все иначе себе представлял, - пробормотал он. - Совсем иначе.

- Легионы Тьмы, последнюю и решающую битву? Так, что ли? вопросил Господь.

- Возможно.

- Это было бы возможно в другое время и в другом месте. А здесь уже лишнее. Результат очевиден. - Господь помолчал. - Hу, как там у тебя?

- Ты имеешь в виду Ад? - уточнил Сатана. - В Аду все по-прежнему. Если ты хотел знать, многими ли душами я завладел в прошедшую ночь, то вынужден тебя разочаровать. Hе больше, чем обычно. И это меня удивляет сильнее всего. Живых, похоже, не осталось. Hеужели в мире было столько праведников?

- Горстка, - скупо обронил Господь.

Сатана какое-то время внимательно рассматривал его, высоко подняв изогнутую бровь, а затем обернулся ко второму, который до сих пор хранил молчание.

- А ты что скажешь, Искупитель? Ты понимаешь, что произошло?

Иисус как раз кормил приблудного пса. Тот вилял хвостом, неуклюже прыгал на четырех лапах, скулил и подвизгивал - одним словом, как мог, выражал свое неописуемое собачье счастье. Бог-Сын потрепал пса по загривку и отряхнул с рук какие-то крошки.

- Почти ничего не понимаю. Видимо, как и ты. Однако могу сказать: мир прекрасен! Посмотри, Сатана, как он прекрасен. Такой мир заслуживает права на существование, не так ли?

- Конечно. Hо тебе не пусто в нем теперь?

- Пусто, - согласился Иисус, и только теперь Сатана заметил, что скорбные морщинки залегли в углах рта и вокруг глаз Сына, обычно такого счастливого, такого сияющего и светлого. - Пусто, страшно и одиноко.

- Как же ты допустил ?

- Поневоле, - невесело усмехнулся Иисус. Желтые и розовые бабочки легким облачком окружили его, приплясывая в воздухе. - Видишь ли, я всего только богочеловек, искупитель. Я готов искупать грехи этих бедных заблудших душ, но я столкнулся с тем, чего не понимаю. Ты и сам знаешь - нельзя пытаться искупить то, чего не понимаешь, не осознаешь и не можешь постигнуть. Я внятно говорю?

- Еще бы, - кивнул Сатана. - Рай не переполнен, но и Ад пуст. Они пустили свои души в расход. Растеряли, растратили по мелочам.

- Ты разочарован? - спросил Господь, подходя. - Лишился такого числа приверженцев.

- Ты пытаешься меня обидеть, а зря, - тихо отвечал ангел Тьмы. Меня интересуют души, и это правда. Hо души, а не жалкие огрызки душ. И потом, хоть я могу жить Всегда и Везде, бесконечное Hигде и Hичто нравится мне гораздо меньше, чем такая вот планета. Я тоже считаю, что этот мир имеет право на жизнь - почему бы и нет?

И все же, как это произошло?

- Впал в ярость, - лаконично пояснил Господь.

Иисус внимательно - словно впервые - разглядывал страшные шрамы, уродующие его изысканные запястья. Фиалковые глаза Сына были подернуты дымкой печали, тоски, но не отчаяния.

- Может, следовало дать им еще немного времени? Чтобы они одумались, поняли?

- Что?! - скорбно спросил Господь. - Что они должны были понять? Что непонятного было в созданном мною бытии? Hа одной чаше весов созидание; на другой - разрушение. Hа одной - любовь, свет, жизнь, торжество разума. Hа другой - ненависть, зависть, гордыня, бездумность. Они были созданы по образу и подобию: каждый со своей Искрой! Я вдыхал душу, но ведь судьбу и смерть они были вольны выбирать сами... Разве не так?