Олег Дивов - Русская Арктика 2050 (сборник)

– Все, затормозилась… – негромко сказал штурман.

– Сам вижу.

Что еще выкинуть с подлодки? А если…

– Седьмой отсек! У вас там осталась одна торпеда в кормовом аппарате. Так вот, слушай мою команду: торпедная атака! Приказы не обсуждаются, я сказал, торпедная атака! Товсь!.. Огонь!

– Торпеда вышла! – доложил ему командир боевой части кормового отсека.

Глубина… о-о-о… 36 метров… 37… Торпеда толкнула «эску», зависшую носом книзу, и та… и… та… 36 метров… 34 метра… Пошла, родимая! 32! 30! 28! 26! 25! Двадцать четыре с половиной… Двадцать четыре с копейками… Двадцать три… Чуть-чуть меньше, чем двадцать три. Совсем чуть-чуть меньше, чем чуть-чуть меньше, чем двадцать три…

Ситников тянул молитву, и голос его окреп.

Подлодка шла на поверхность, но так медленно, что ни одна живая душа не подсчитала бы, какой финал будет у этого подъема: успеют они хлебнуть чистого воздуха или задохнутся, не успев совсем капельку…

Все молчали на «эске».

Один Ситников звал своего Филиппа.

Как звал когда-то на помощь Николу отец Шутихина и как звал Пантелеймона его дед. Им нужно домой. Им всем очень нужно домой!

Тишина на подлодке. Мерный рокот молитвы в царстве вод, между пучиной и блеклым лунным светом, о котором только то известно, что он где-то наверху, на невыносимой высоте…

Минуты тишины и молитвы, кажется, превращаются в часы, а часы – в годы. Одни и те же слова. Сто раз. Тысячу раз. Десять тысяч раз. Миллион раз. Капитан перестал ощущать ток времени. Кажется, весь центральный мост безмолвно подчинился этой молитве, устремленной из глубины к высоте. Каждый, кто здесь был, погрузился в ритм ее, и вот уже не одни уста двигаются…

Вдруг Шутихин почувствовал, как кто-то позвал их в ответ.

12 сентября 2026 года, Соловки, Железные ворота

…«Чайка» бодро пошла по тихим водам длинного, извилистого залива Долгая губа. Глубоко она вошла в тело острова. Ветер свежел на глазах, Ситников поднял воротник.

Вот перед ними встала россыпь округлых островков с чахлыми деревцами. Словно под водою лежали каменные женщины, и волны укрыли их тела – головы, руки, ноги, – но великанские груди оставались неукрытыми.

– Железные ворота… – почти шепотом сказал Ситников.

– Знаете эти места? – осведомился у него адмирал.

Их начало мотать из стороны в сторону. Ветер бил теперь прямо в лицо. Двигатель «Чайки» надрывно рокотал, едва пересиливая течение.

– Когда-то знал… Мы входим в пролив Северные Железные ворота. Очень капризное место, полно мелей, подводных камней… течения бурные бывают. Коли пройдем благополучно, выйдем в Анзерскую салму – широкий пролив между Анзером и Большим Соловецким островом. Там наш капитан повернет на север, к мысу Кеньга.

– Уже на Анзере?

– Да. Только никакого причала там нет. Каменистая отмель, и все. При самом легком волнении вымокнем до нитки, пока на берег выйдем. А может, и вовсе отменится высадка. Как повезет.

Адмирал усмехнулся:

– Отчего же вы рискнули отправиться со мной?

Катер немилосердно раскачивало.

– Отец… обещал когда-то привезти меня на Анзер. Он всегда выполнял свои обещания, а тут не смог. Не по своей вине, но все-таки не смог. Теперь он болен и уж точно не сможет. Вот я нынче… за него. Знаете, – неожиданно для себя разоткровенничался Ситников, – деда война сожрала, бабку – голод 1946 года. А отец выжил, крепкая порода. Когда вышел из приюта, обзавелся семьей, то давал мне все, что только мог дать. Бабка назвала его Филиппом, в честь деда… и он мне такое же имя дал. Говорил, совсем пацаном голову за Родину сложил, надо помнить.

– Здравия желаю, Филипп Филиппович! – пожал ему руку старик. – Где воевал дедушка?

– Здесь… здесь. Учился в Соловецкой школе юнг. Потом… Дед не вернулся из похода на подлодке. От него бабке только и осталась одна вещь: образок святого Филиппа… он тут, на Соловках игуменствовал. Так что вот они мои корни где – здесь, на севере.

Катер несло на камни. Двигатель чихнул, на пару секунд замолчал. «Чайку» подбросило на гребень высокой волны, ахнуло вниз и едва не посадило на каменную гряду, оскалившуюся кривыми зубами совсем рядом. Но тут машина опять заработала с добротным дробным ревом.

Обошлось.

Они вышли на салму. Крупная зыбь шатала катер, мелководья обратились в кипящие сковороды. Корпус горделивой «Чайки» издавал стоны и треск. Ветер срезал верхушки волн и бросал их в людей.

Ситников и адмирал мокли, но упрямо не спускались вниз. Инстинкт подсказывал: не дай Бог, с катером произойдет какое-нибудь лихо, тогда бы им лучше быть наверху. На всякий случай.