Гавриил Одинокий - Место под солнцем (СИ)

— Нет, — снова набычился Борис — Если бы не ударил, тогда бы опозорил.

— Это как? Давай рассказывай подробно.

— Ну так, девятого нам увольнительную дали. Мы с отцом в этот день всегда к Памятнику ходим — деда помянуть. Он же в море погиб, могилы у него нет. А в этот раз отец в отъезде — со мной Костя пошел, — легкий кивок в сторону второго курсанта.

— Пришли мы, — продолжил он. — Народу у памятника много. Люди подходят, цветы кладут. Мы тоже подошли, я свой голыш положил. Только отходить собрались, как за спиной слышу: «У–у жид поганый, на цветочек не разорился. Пошел вон от наших воинов со своей каменюкой».

— Стой, я не понял, при чем тут каменюка.

— Александр Степаныч, я вот тоже до маминой смерти этого не знал. По еврейскому обычаю на могилу цветы не приносят, а кладут камни. Вот и мы с отцом в последние годы всегда гальку крупную приносили.

— Так, понял. А ты пословицу «В чужой монастырь со своим уставом не лезут» слышал?

— А это не чужой монастырь, — Борис опять сердито выдвинул челюсть, — это памятник моему деду тоже.

— Ладно, не кипятись, дальше рассказывай.

— Ну, поворачиваюсь я, а там четыре шпака в черных футболках с Георгием—Победоносцем и надписью «Память». Один, мелкий такой, на нас пальцем показывает: «Ха — жиды–матросы! Щас помру». Я про этих перцев слышал, хотя и не сталкивался раньше и оскорбление решил проигнорировать, потому ответил как мог спокойно: «Это моему деду памятник. Он здесь воевал и в море погиб». Второй из них, покрупнее, мне и заявил: «Врешь! Жиды только на Ташкентском фронте воевали». Ну тогда я не выдержал и апперкотом ему врезал. Он сразу и вырубился. Чистой воды нокаут. А мелкий тут как заверещит, и ихних еще целая кодла набежала. Ну и…. Пришлось драться.

— Поня–я–тненько. Так, а ты Николаев здесь каким боком? — кавторанг повернулся ко второму курсанту.

— Александр Степанович, ну, во–первых, Борька…То есть Борис Гальперин мой друг, с детства еще. Мы в одном дворе выросли. Во–вторых, это явная провокация была. Они же дюжиной на нас двоих накинулись и не с голыми руками. У них цепи и арматурины были. Подготовились значит. И стало–быть пришли туда специально, чтобы какую–то пакость устроить. А у нас на форменках даже поясов с пряжками нет.

— Ну а чего они это на тебя полезли. Ты же у нас вроде русский, хотя… Да, на русака ты не слишком похож. Или ты как в том анекдоте — «Николаев–по–маме»?

— Нет, — обиженно усмехнулся курсант, — Николаев я как раз по папе, а по маме я Анастаниди и похож я на деда — маминого отца, так что нос у меня вполне себе пиндосовский.

— Грек, что–ли?

— Ах, ну да, вы же не одессит. А песню «Шаланды полные кефали…» вы знаете?

— Ну кто же ее не знает.

— Вот, моя бабушка всегда говорила, что эта песня про нее с дедом. Только, Бернес мол поет неправильно. Надо петь «В Одессу Коста приводил». Уж на Пересыпи Косту Анастаниди точно все знали. Он незадолго до моего рождения умер, так от ранения и не оправился, и меня тоже в его честь назвали.

— От ранения? А он тоже на флоте воевал?

— Да нет, не воевал он. Не успел. В первые дни войны, в порту после бомбежки пожар тушили, а тут еще один налет. Ну и деду осколком бомбы правую лопатку раскололо и позвоночник задело. Он три года ходить не мог, и правая рука у него до конца жизни плохо работала. Перед тем как Одессу сдали, его баба Соня из госпиталя забрала и на рыбачий хутор под Аккерманом увезла, и там сама выхаживала.

— Понятно, геройский у тебя дед, хоть в боях и не участвовал. Давай дальше про драку то…

— Ну что, окружили они нас и давай метелить. Только, друг другу больше мешали. Один на меня цепью велосипедной замахнулся. Ну а я, все–таки, в нашей футбольной команде по правому краю играю. Я по голени ему и пробил. А ботинки наши потяжелее будут чем футбольные бутсы. Он заорал, согнулся, а Борька у него цепь вырвал. Ну махались минут пять, я больше по ногам бил, а Борис по мордам, а потом меня арматуриной достали. И после того как я упал, Бориса массой задавили, и ногами нас пинать начали. А потом милиция подоспела, ну и…. повязали всех.

— Ясненько, повеселились…, — пошарив рукой по столу, кавторанг взял несколько сколотых листов бумаги и стал зачитывать:

«Николаев, Константин Дмитриевич — перелом левой ключицы, разорванное ухо, множественные ушибы и гематомы.

Гальперин, Борис Ефимович — перелом двух ребер, вывих правой кисти, множественные ушибы и гематомы, отек гениталиев» — он поднял глаза на курсантов.