Ховард Уолдроп - Город Одной Лошади

Я бежал, воздев меч.

Потом в его ногу вонзилась стрела. Он полупривстал и оглянулся через плечо. Другая стрела с глухим стуком ударила в шею. Он обмяк.

Я взглянул в сторону. Это Лео. В руках подобранный где-то парфянский лук со стрелами. Он, шатаясь, пошел ко мне. Я увидел, что он весь изранен. И понял, что и сам весь липкий от крови, бегущей из плеча.

Касси, Лео и я сошлись вместе, обхватив руками друг друга, смеясь и плача одновременно. Маленький праздник победы. Мне хотелось целовать обоих.

"Коро, мы строимся у театра. Передай дальше и встречай меня там", сказал Лео и зарысил прочь, гримасничая и прихрамывая.

Тогда пошевелился малый Аякс.

"Касси, беги! Найди безопасное место!", сказал я.

Она жестом показала на храм. "Это святилище богини. Если не сюда, то куда же мне идти?"

"Возвращайся во дворец к другим женщинам. Я скоро буду там."

Она посмотрела на меня. Глубоко, как всегда. Но что-то пугающее было в ее глазах. "Об этом будут петь вечно, Коро."

"Касси..."

Она поцеловала меня и пошла прочь, опустив голову.

x x x

Все в огне. Достаточно светло, чтобы увидеть примерно пять мертвых троянцев на каждого мертвого грека. Числа против нас.

На рыночной площади впереди я увидел громадную стычку. Не знаю, с какой стороны наши, и если у нас, вообще, сторона. Я пробежал боковой аллеей, через дворик, потом через стену, сначала перебросив перед собой все свое снаряжение, а потом подобрав его снова, и вышел на главную улицу. Далеко внизу я видел Лошадь, горящую громадным костром.

Я почти задохнулся от бега.

Люди, упорно сражаясь, выстроились на крышах пылающих домов. Они швыряли на головы дерущихся внизу булыжники и черепицы, попадая, наверное, столько же в троянцев, сколько и в греков. Два приятеля выдернули деревянные стропила и обрушили на дорогу целый пролет крыши.

Я увидел несколько критских шлемов, эти парни в большинстве своем воевали на нашей стороне, и она направлялись к театру. Поэтому, я последовал за ними.

И когда я перебегал аллею, кто-то вонзил мне меч в ребра.

Такое случалось со мной и прежде, после боя раб полил рану уксусом, перевязал, и меня лечили неделю-другую.

Он вырвал свой меч, отчего заболело еще сильнее. Я повернулся, чтобы взглянуть ему в лицо. Меч и шлем Приама вдруг стали очень тяжелыми, чуть не подкашивая меня.

Это Неоптолем. Он ухмылялся. "Юный наемный паяц", съязвил он.

Я с ненавистью рубанул его мечом. "Убивать детей и стариков?", спросил я. "Ты готов теперь к настоящему бою?"

Я услышал какой-то треск и грохот. Еще одним выпадом я взрезал его руку. Но он смотрел над моим плечом, отступая назад.

Вдруг меня ударило сильнее и тяжелее, чем прежде, бросив на землю, распластав, одна рука оказалась подо мной, погребенным под рухнувшей стеной.

Сын Ахиллеса стоит надо мной, дергая за шлем. Потом он оглядывается, словно кого-то слышит или видит. "Ты уже никуда не денешься. Я еще вернусь за шлемом."

Я не мог шевельнуться. Не видел, куда он уходит. Я слышал только его голос. "Выстройте троянцев!", орал он. "Пошлите их ко мне! Неоптолем перебьет из всех!"

"Вернись, большой вонючий бык", сказал я, тяжко пытаясь вытащить себя. Я совершенно не мог пошевелить ногами и лишь чуточку одной рукой.

Я был полностью измучен. Из того, что происходило дальше, я видел лишь немногое. Я видел, как греки убили чертову прорву троянцев, потом следил, как несколько троянцев затратили, казалось, ужасно много времени, чтобы вонзить в грека достаточно мечей и копий, чтобы наконец убить его. Моих призывов никто не слышал.

Потом схватка переместилась куда-то дальше.

Стена стала казаться приятной, мирной баней, но постепенно мне становилось все холоднее и холоднее. Свет пожара растворился в сером дневном свете. Вился дым и летели искры. Иногда я дремал, иногда нет. Ребенок протопал мимо, остановился, посасывая леденец на палочке, посмотрел на меня громадными глазами, потом ушел прочь. Я даже не попробовал заговорить с ним.

Старик наклонился надо мной. Я с трудом сфокусировался на него. К его носу прямо перед глазами проволокой прикреплены кусочки стекла. У него странное выражение лица. Радость? Удивление? Не этого ждешь от человека, нашедшего раненного солдата. Может, он простак?

"Немного воды?", попросил я. И закашлялся, было больно говорить.

Он глядел на меня, согнувшись и не шевелясь. У него странные, тесные одежды, он лысеет. Он хмурится, втыкает палец себе в ухо и бешено трясет головой, потом снова смотрит на меня, все еще с удивлением в глазах.