Михаил Харитонов - Путь Базилио

— Неплохой экземпляр, — оценил обладатель когтистой лапы. — А как он тебе достался?

— У нас не стало повара, Карл, — ответил невидимый собеседник, — меня поставили на кухню. Я варил голову. Я достал это из черепа, Карл.

— Но он ещё годен? — не отставал обладатель низкого голоса.

— Нужно немного почистить, Карл, — высокий голос говорил ещё что-то, но в этот миг перед Пьеро разверзлось — да, именно это слово здесь всего уместнее — огромное рыло неизвестного науке мутанта с единственным зелёным глазом на лбу. Глаз горел неугасимой злобою.

— Меня будить?! — взревел мутант и распахнул зубатую пасть, куда маленький испуганный Пьеро тотчас же и провалися.

Внутри обнаружился ни кто иной, как Карабас бар Раббас собственной персоной, сидящий в ротанговом кресле и нервно теребящий бороду. Чувствовалось также присутствие ковров, гардин и молодой женщины. Каким образом всё это чувствовалось, Пьеро объяснить не смог бы даже под пыткой. Просто само пространство было наполнено пониманием того, что в нём присутствует всё вышеперечисленное.

— Машенька, — сказал раввин, — ты хорошо подумала? Не то чтобы это было сложно… но я не люблю разбрасываться собой. А своим генетическим материалом — тем более. Поэтому мне хотелось бы быть уверенным, что тебе это точно надо. Ферштейн?

— Я же всё объяснила, — перебил женский голос, высокий и сердитый.

— Но ты не боишься, что может пострадать твоё оборудование? — продолжал Карабас. — Всё-таки это достаточно глубокое вмешательство. А в тебе много ценного железа.

— Если нечто противно… — начала женщина.

Что именно противно и кому, так и осталось неизвестным: создание Пьеро рухнуло с высоты и покатилось по газону. На нём, при свете звёзд…

— Ты снова здесь, паскудный недопёсок?! — снова раздался тот самый голос, идущий отовсюду, и был тот голос гневен. — Я тебя, гондон штопаный, предупреждал — не лезь ко мне в книжку?

Существо сжалось и заскулило.

— Хорошо, но это последний раз… — начал было голос, однако в этот миг Пьеро посетило внезапное и острое прозрение. Он вдруг постиг, что существо-то и вправду гондонисто — поэт хоть и не ведал, что есть гондон, но ощутил тождество сущностей — и верить его скулежу нет оснований.

— Да врёт он всё! — заорал Пьеро. — И спит он в тумбочке! — добавил он для убедительности.

— Ах даже так? Ату его! — прогрохотало свыше, и тут же к сжавшемуся и скулящему рванулись со всех сторон семнадцать ужасающих теней — поэт их не считал, но каким-то восьмым, а то и девятым, чувством ощутил, что их именно семнадцать, и что кому-то вотпрямща пришёл последний, окончательный, бесповоротный 3,14159265Здец.

— А теперь бонус! — загрохотал неслышый небесный голос.

Небо — а может, землю — разорвала длинная хвостатая молния, и в её свете Пьеро увидел то, о чём некогда читал у Лотреамона, о чём грезил в дирижабле во время катастрофы, и чего не имел даже теоретической возможности узреть: витрину магазина на улице Вивиен.

Ну разумеется, он не понял, что это была именно улица Вивиен и конкретно витрина. Взгляд его внезапно упёрся в ровную поверхность стекла, а за ним в глубине — бутылки, корзинки, бархатные коробки, какие-то маленькие блестящие предметы. Ярче всех сиял огромный никелированный штопор. Испорченному существу наверняка захотелось бы вкрутить этот штопор в чью-нибудь жопу. Но испорченных существ поблизости не было. Не было вообще никого — кроме сидящего на стульчике человека. Он раскуривал сигару, не обращая ни на что вокруг особенного внимания.

Да, решил Пьеро, то был именно человек — ну или, по крайней мере, существо редкостной, выдающейся хомосапости. Правда, основания для такого вывода были неясны ему самому: конкретные черты существа уловить не удавалось, взгляд как бы скатывался с его лица и фигуры. Единственное, что останавливало внимание — дымчато-серая шляпа-стетсон.

Существо устроилось поудобнее и поэта заметило.

— Ты кто? — спросило оно.

— Пьеро, — честно ответил Пьеро.

— Что ты делаешь в моём сне? — строго спросило существо.

— Да как-то так. Тусуюсь, — сформулировал поэт.

— Ты похож на мудака, — рассудил обладатель серой шляпы. — К тому же обдолбанного.

Пьеро не обиделся: у него не было настроения обижаться.

— Я немножко выпил, — признался он, — и закинулся.

— А потом? — человек вроде бы заинтересовался темой.

— Ещё выпил, — признался поэт. — И ещё закинулся.

— А потом повторил и усугубил… повторил и усугубил, — задумчиво протянул человек в шляпе. — В таком случае твой онтологический статус более-менее определёнен.