Михаил Харитонов - Путь Базилио

Буратина почувствовал, что его каким-то образом задели, но не понял как.

— Да ты сам такой, — прибег он к простейшему риторическому приёму.

— Вот как? — насекомое немедленно обиделось. — Я, значит, вызываю у вас негативные эмоции? Вас что-то смущает в моём облике или поведении? Надеюсь, вы не страдаете инсектофобией? Или, может быть, — тут усики затрепетали особенно сильно, — вы антисемит?!

— Не поэл, — перебил его Буратина. — Ты кто? Чё тут делаешь?

— Так я и думал, — грустно сказало насекомое. — Вульгарность и дурновкусие — причиной коих, вне всякого сомнения, является постыдно низкий интеллект и усугубляющее данное обстоятельство отсутствие должного воспитания! Однако я всё-таки удовлетворю ваше любопытство. Что я тут делаю? Я тут живу. Если быть совсем точным, то я обитаю в этой комнате более ста лет. Что касается моего личного возраста, то, как я говорил в своё время профессору Преображенскому, он совершенно напрасно отказался от работы с высокими концентрациями генов насекомых. Некоторые их комбинации весьма способствуют долголетию.

— Сто лет? — Буратина вытянул шею, пытаясь разглядеть собеседника подробнее. — Ниччёсики! Хотя погоди, сто лет это ладно. Преобро… прибра… этот, как его, живодёр, он же раньше был? Ты правда с ним разговаривал?

— Уж не подозреваете ли вы меня в сознательной лжи? — насекомое возмущённо вздело усы в зенит. — О да, разумеется, я неоднократно беседовал с профессором. Это был интеллигентнейший человек, истинный аристократ духа. Общение с ним приносило мне ни с чем не сравнимое интеллектуальное наслаждение. Даже странно, что он не был евреем. Хотя порой меня терзают смутные сомнения…

— Он вроде ж собаками занимался, — выплыло откуда-то из дальнего закоулка памяти Буратина, — а не этими… как их… тараканами?

Грегор слегка пошевелился на стене, поудобнее растопырив тонкие лапки.

— А вы небезнадёжны… Рассею ваше недоумение. В начальный период исследований профессор занимался именно насекомыми. Собственно, изучение некоторых особенностей их генетического аппарата и позволило ему создать клеточный секвенсор. Просто опыты с собаками оказались более востребованы. Его заказчикам, как всегда, нужны были солдаты. А существа, подобные мне — то есть с высоким I в APIF, иначе говоря инсектоиды, — обычно испытывают глубочайшее отвращение к насилию и внешней дисциплине. Даже существа с генами муравьёв и термитов, на которых возлагались столько надежд, оказались более чем посредственными военными… Но, кажется, вы меня не слушаете?

— Яюшки… — пробормотал Буратина. Занудный голос насекомого навевал на него сон, удерживать внимание было трудно.

— Н-да, — насекомое неодобрительно качнуло усами, — ваши коммуникативные навыки тоже оставляют желать лучшего.

Это тонкое оскорбление Буратина почему-то понял.

— Да у меня по соцприспособленности знаешь сколько баллов? Тебе столько в жизнь не заработать! — выдал он.

— Меня не интересуют эти ваши баллы, ибо я считаю местную кастово-иерархическую систему аморальной и неэффективной, — Грегор горделиво поднял усы. — Однако, вернёмся к высказанному вами ложному мнению относительно моей генетической принадлежности. Вы поименовали… ах да, лучше сказать — назвали, у вас ведь такой скудный словарный запас… так вот, вы назвали меня тараканом. Вас извиняет только незнакомство с миром насекомых, существовавших до войны. Я не имею ни малейшего отношения к Blattoptera. Некоторые ещё имели наглость сравнивать меня с вошью. Я уверен, что сравнения с кровососущим насекомым является одной из форм кровавого навета. Ответственно заявляю, что ни к воши платяной, ни, тем более, лобковой, я не имею ни малейшего отношения. Как и к иным синантропным насекомым. Впрочем, возможны разные понимания синантропности… хотя это пока оставим, как слишком сложную для вас тему. Основу моего генетического профиля составляют гены так называемого сверчка домашнего, то бишь Gryllus domesticus. Остальное же заимствовано у… — тут насекомое произнесло что-то настолько невнятное, что Буратина не разобрал и полслова. Деревяшкин с трудом вспомнил, что нечто подобное иногда бормотал себе под нос папа Карло, и называл это «латынью». Насколько он помнил, латынь — какой-то мёртвый человеческий язык, на котором разговаривали во времена Выбегалло.

Чтобы не заснуть, Буратина изо всех сил ущипнул себя под коленкой.

— Что касается генетического материала Homo… — продолжало тем временем насекомое. — Я, если вы заметили, еврей. Ах да: вы, скорее всего, не знаете, кто такие евреи. Вряд ли вашему слабенькому уму доступна сама концепция богоизбранного народа. Я, наверное, не самый характерный представитель своего племени, по крайней мере внешне — так что не стоит судить по мне о нашей великой нации, столь трагически исчезнувшей в этой гойской заварухе. Однако, даже такое скромное насекомое, как я, всё же заметно отличается от гоев, в особенности умственными и нравственными качествами. У меня, прошу заметить, таки имеется офене аидише копф, то есть светлая еврейская голова. Полагаю, вы уже почувствовали некоторый интеллектуальный дискомфорт в ходе нашего общения? Увы, высокий интеллект — не только дар, но и бремя. Как, впрочем, и любой другой дар. Впрочем, это всё так банально…