Ричард Матесон - Путь вниз

Крюк волочился по песку, и он бросил его. «Он мне не пригодится, – подумал Скотт, – оставлю его здесь». Но, пройдя несколько шагов, остановился. «Все-таки не хочется его оставлять. Ничего, конечно, с ним не случится, и все же – вдруг пригодится? Без него, как без рук».

Осторожно, оглядываясь через плечо, Скотт пошел назад и, подойдя к крюку, суетливо наклонился и поднял его. Если паук бросится сзади, он быстро бросит крюк и схватит обеими руками копье.

– Не дергайся, еще ничего не случилось.

Скотт снова двинулся через пески. Шел медленно и осторожно, беспокойно озираясь по сторонам. Он ничего не мог поделать с ней, с этой ниткой, – наоборот, это она делала все: шурша по песку, зарываясь в песок, она мешала ему и напоминала своим шорохом о па…

Скотт остановился и испуганно обернулся.

– Никого, хватит дергаться, – приказал он себе и неторопливо осмотрелся. Сердце медленно, как молот, билось о ребра. – Нет, никого!

Только тени, тишина и застывшие, как бы в ожидании, предметы.

В ожидании? В ожидании, потому что все было вкривь и вкось: вздернуто, наклонено, подвешено. Каждая линия, казалось, беспокойно текла. «Что-то должно случиться. Я предчувствую. Сама тишина, кажется, нашептывает это».

Что-то должно случиться.

Скотт воткнул копье в песок и начал сматывать нитку в лассо, чтобы можно было нести ее на плече, не вслушиваясь в предательское шуршание за спиной. Сматывая темную нитку, с которой постоянно осыпался песок, он беспокойно озирался.

Услышав подозрительный шорох, Скотт выпустил лассо и, выхватив копье из песка, выставил его перед собой. Мышцы рук и плеч дрожали от напряжения, ноги упирались в песок, широко раскрытые глаза сверлили сумрак пустыни.

Дрожащее дыхание срывалось с его губ. Он стоял, настороженно вслушиваясь.

Может, это дом оседает? Может…

Щелчок, хлопок и волна рева.

С глухим вскриком Скотт развернулся, вглядываясь в темноту полными ужаса глазами, и почти сразу понял – масляный обогреватель. И, бросив копье, зажал дрожащими руками уши.

Через две минуты, клацнув, обогреватель выключился, и тишина упала на залитую тенями пустыню.

Смотав нитку, повесив ее тяжелые кольца на плечо и взяв в руки копье, Скотт двинулся дальше, все еще беспокойно озираясь. «Где эта гадина? Где она прячется?»

Подойдя к ближайшей щепке, он остановился и, скинув нитку, выставил вперед копье. Эта гадина может прятаться за любой щепкой. Скотт облизнул сухие губы и, пригнувшись, двинулся вперед. Чем дальше он углублялся в дюны, тем чернее становился сумрак. «Она может быть за щепкой. Что, если гадина там?»

Вдруг он задрал голову, его неожиданно осенило, что, возможно, тварь спускается на него сверху по невидимой паутине.

Стиснув стучащие зубы, Скотт опустил голову. От страха под ложечкой холодело и посасывало. «А что, черт побери! Я не собираюсь стоять здесь, как паралитик». Решительно, хотя и на дрожащих ногах, он подошел к концу щепки и заглянул за нее. Никого.

Вздыхая, Скотт вернулся к нитке и поднял ее. «Ну и тяжесть! Надо было ее оставить. Что с ней случилось бы?» Он постоял в нерешительности, а затем к нему пришла светлая мысль, что крюк нужен для того, чтобы подтянуть ломоть хлеба к краю скалы. Согласившись с этим, Скотт поднял тяжелое лассо на плечо. Он был рад тому, что придумал. Теперь у него была веская причина тащить нитку. Какой бы тяжелой она ни казалась, бросать ее уже не хотелось.

И каждый раз, подходя к щепке, валуну, куску картона, кирпичу, куче песка. Скотт вынужден был выполнять одну и ту же щекочущую нервы процедуру: скидывать лассо, подкрадываться, выставив вперед копье, и убеждаться в очередной раз, что паука нет. И каждый раз после этого облегчение – временное – ватой заполняло его, тело становилось вялым, копье утыкалось в песок, и он возвращался к нитке, крюку и затем шел к следующему препятствию. Временным облегчение было потому, что каждая удача была на самом деле только отсрочкой.

Когда Скотт наконец добрался до хлеба, есть ему уже не хотелось.

Он стоял перед возвышавшимся перед ним белым кубом, как ребенок перед многоэтажным домом. Ему раньше не приходило в голову, как он потащит ломоть к краю.

«Ерунда, – мелькнуло смутно. – Мне совсем не нужно так много на один день».

Скотт осторожно огляделся, но никого не увидел. «А может, паук все-таки сдох?» Он не мог в это поверить, хотя, впрочем, если бы гадина была жива, она бы уже выдала себя. Раньше эта тварь чувствовала его присутствие. Она, наверное, помнила его и, возможно, ненавидела. Но он-то точно ненавидел ее.