Кирилл Берендеев - Писатель и Шуб-Ниггурат

Шуб-Халаш окончательно сменил гнев на милость и продолжал умиротворенным, насколько это возможно, голосом:

– В те неспокойные времена, вскоре после падения Дамаска, и был написан «Некрономикон» – учениками аль-Хазреда, коих у него было во множестве. Мы с Ниггурат не вошли в сей труд…

– У нас был медовый месяц, – уточнила супруга, склонив голову на сгиб локтя своего мужа – выше достать она не могла. Шуб-Халаш оттаял окончательно.

– Супруга моя хочет сказать, что ни аль-Хазред, ни ученики его не знали о нас. Нет, конечно, о половине моей слухи ходили среди прочих богов, о красоте ее в особенности, я же, как и положено достойному мужу, старался держаться в тени небесноликой супруги. Когда же время празднеств наших вышло, и мы вернулись из далекого путешествия своего, оказалось, что аль-Хазред ко времени тому уже умер от передозировки своего зелья, ученики его разошлись по городам и весям с повестями о таинствах иного мира. Так что видеть сны с участием нашим стало, увы, некому. И потому в книге аль-Хазредовой я не помянут вовсе, а супруга моя – лишь именем своим да достоинствами. Которым ты осмелился придать эдакое невыразимо мерзостное обличье.

– Я больше не буду, – пообещал мой знакомый, вновь касаясь выдвинутого тома Толкина и давая про себя зарок никогда более не писать рассказов о таинственных богах Лавкрафта, а перенестись лучше в прекрасный, полный чудес и загадок мир Средиземья.

Шуб-Халаш хмыкнул.

– Мы посмотрим, – пообещал он. – Проконтролируем искренность твою. Хорошо еще, что у странички твоей в Сети так мало посетителей.

Мой знакомый, задетый за живое этими словами, покраснел как маков цвет и опустил очи долу.

– Верно, дорогой, – прощебетала Ниггурат, – а то у людей такие извращенные вкусы, я тебе скажу. Простой красоты им давно уже мало, им, видите ли, «изюминку» какую-нибудь подавай. Истинная красота им, видите ли, приелась. Не воспринимают они истинную красоту, как ни старайся перед их равнодушными взорами. Ну еще бы – насмотрятся в Интернете своем, такого, что волосы дыбом встают, – так после их и не проймешь ничем, разве что переплюнув видимое там…

Шуб-Халаш снова повернулся к говорливой супруге. И смерив Ниггурат взглядом – под его тяжестью та слегка присела, – холодно произнес:

– На тему эту мы еще поговорим с тобой позже. Дома.

Мой знакомый неожиданно осмелел.

– Дело может и в «изюминке». Но за свой рассказ я ручаюсь, что видел все описанное в нем во сне. И не в первый раз, поскольку своими силами научился некоторым умениям сновидца, пусть не аль-Хазреда, но все же, – словно желая отомстить Ниггурат, сказал он.

Богиня подошла к писателю и отвесила ему звонкую пощечину. Супруг схватил ее за руку, дабы предотвратить повторный удар – но уже по правой щеке писателя, и готовился сказать, прямо скажем, нечто нелицеприятное, но в этот самый момент шерсть с нижней половины его половины стала облезать, опадая буквально клочьями. Спустя минуту на пол с деревянным стуком упал задорный хвостик. По всей видимости, исправленный рассказ дошел до адресатов, и те прочли новую его версию, поверив в нее так же, как и в предыдущую. Ниггурат, разом превратившись в обыкновенную красавицу, взвизгнула, не то от радости возвращения ей привычного облика, не то по причине врожденной женской стыдливости, не испытываемой ранее под шерстяными покровами, и пробормотав нечто вроде «ну вот, все и обошлось», мигом скрылась в багровеющем проеме. Шуб-Халаш последовал за ней, но на самом пороге обернулся и процедил:

– Специально для тебя, настырного, повторяю. Даже коли ты и сновидец. И действительно что-то видел. Все равно не лезь, куда не прошено.

И вышел, закрыв за собой проем.

– Понял, – пробормотал писатель, с трепетом наблюдая, как боги пропадают в темном багрянце и как исчезает, скрывая могучую спину Шуб-Халаша, сам багрянец, словно стираемый со стены невидимым ластиком. Когда же на стене не осталось ничего, кроме обыденных обоев в цветочек, писатель осмелился вздохнуть полной грудью и встать из-за стола. А затем пойти в кухню и налить себе сперва стаканчик кипяченой воды, затем рюмочку белого вина, затем две рюмочки рябиновой настойки на коньяке. А под конец он прошел в ванную и полил себе голову водой из-под крана.

Трель телефонного звонка буквально подбросила его: мой знакомый едва не сломал кран, под котором в то время держал голову и лишь чудом не сверзился в саму ванную.

Звонила его давешняя знакомая Лена, литературный редактор журнала «Биология и жизнь», знакомая не просто давняя, но и весьма близкая, настолько, что не так давно, в прошлом, кажется, месяце, писатель едва не предложил ей руку и сердце, когда она попросила его «поговорить о чем-то новеньком». Но речь далее зашла – увы, увы, увы – о литературе, и перебить, любившую поболтать, Лену своим предложением ему так и не удалось. И вот теперь – чем не повод для второй попытки, тем более, что звонила Лена сообщить новость весьма приятную.