Дмитрий Шатилов - Нф-100 - Изобретатель смысла

- Батя, жми на кнопку! - прервал Конкас раздумья отца. - Они сейчас здесь будут!

- А вдруг конец света? - спросил Батя.

- А ты не спеша, аккуратненько. Авось, пронесёт.

- Хрен с тобой, - сказал Батя и нажал на кнопку.

Говорят, что в тот день сияние, озарившее Торакайский холм, было видно даже в Дипгородке. В яркой вспышке батальон службы безопасности исчез, словно его и не было. Уцелел только шофёр одной из машин, да и то - превратился, ни много, ни мало, в сахарную статую. Так он и стоял ещё несколько дней, пока не растаял с первым дождём.

- Кажись, ты прав был, - сказал Батя Конкасу. Тот открыл глаза и облегчённо вздохнул.

В то время, как Батя отважно сражался с захватчиками, атаковавшими Торакайский холм в лоб, ещё одна группа сотрудников службы безопасности обошла холм с тыла и ворвалась в Батину юрту. Батины сыновья были в панике:

- Голову прячьте, голову! - кричал Бомсен. Имел он в виду голову Тромсена, которую в суматохе так и оставили лежать на столе, рядом с отлично приготовленным салатом "Цезарь".

Но службу безопасности не интересовали ни голова, ни сам Бомсен. Первым делом они арестовали перфекту - посреди бардака она одна сохраняла спокойствие, и пленение встретила гордо, без тени паники. Следующим схватили Гиркаса - тот, едва услышав о нападении, залез под стол с миской маракчи, запечённой в сметане.

- Попался! - торжествующе крикнул обнаруживший его сотрудник. - Именем Совета Директоров Торакайской Бойни, Дун Сотелейнен, вы арестованы!

- По какому праву? - пискнул Гиркас. Изо рта у него торчал хвостик маракчи - крошечный хвостик, весь в сметане.

- По праву сильного! А ну, вылезай из- под стола, кретин!

Гиркас повиновался. Вдвоём с перфектой их вывели из юрты и посадили в обтянутый брезентом кузов грузовика. Взревел мотор, и грузовик тронулся. Вся операция заняла не больше пяти минут.

- Куда вы везёте нас? - постучал Гиркас в переднюю стенку кузова. Ему никто не ответил.

- Не унижайтесь, вы же Дун Сотелейнен! - сказала перфекта. - Посмотрите, здесь в брезенте дырка. По- моему, нас везут обратно в Дипгородок.

И верно: сделав порядочный крюк, грузовик въехал в Дипгородок и остановился возле мрачного серого здания, вывеска над которым гласила - "Хорош дом, когда гость в нём".

- Вылезайте, - раздался голос. Говорил тот самый человек, что вытащил Гиркаса из- под стола.

Пропустив вперёд перфекту, Гиркас, кряхтя и ругаясь последними словами, вылез из кузова. Их уже ждали трое в форме службы безопасности Дипгородка, на каждом - чёрная маска.

- Вот они, - козырнул коллегам командир налётчиков. - Всё, как приказывал мистер Крампфусс. Последний на планете Дун Сотелейнен.

- А это кто? - спросил один из охранников, показывая на перфекту.

- Не знаю, - пожал плечами командир. - Какая- то баба. Явно не конгарка, вот я и прихватил её на всякий случай.

- Я - перфекта кантона Арк! - гордо сказала Седьмая. - И я протестую против подобного отношения! Требую немедленно освободить...

- Заткнись! - оборвал её охранник. - Будь ты хоть Папа Римский, здесь распоряжается Совет Директоров Торакайской Бойни! Сиди и помалкивай.

Перфекта проглотила оскорбление, и лицо её, было потемневшее, вновь приняло спокойное выражение.

- Хорошо, - сказала она. - В таком случае я требую, чтобы меня немедленно отвели в предназначенную мне камеру.

- Уведите её, - скомандовал охранник с повязкой на руке - видимо, старший. - А тебе, - обратился он к Гиркасу, - сюда. Скоро к тебе придут - тогда и поймёшь, зачем ты здесь. Топай давай - тоже мне, Дун Сотелейнен выискался!

Глава девятая и последняя

Гиркас из Рио- Де- Жанейро

Перед тем, как отвести Гиркаса в камеру, которую надзиратели именовали "номером" (сама же тюрьма на их языке звалась "санаторием"), ему позволили посетить тюремную библиотеку и получить одну из книг, рекомендованных Литературным комитетом Дипгородка для людей колеблющихся и склонных к сомнениям. По результатам особого теста ему был выдан Сократ в сокращённом изложении: издание, адаптированное не то для младших классов, не то для умственно отсталых. На форзаце висел, припечатав собой толстую каплю клея, листок, сверху донизу исписанный именами прежних читателей. Последним значился некто Ц. - Бог весть кто, может быть, Цицерон, Цецилиан или даже Цыбулькин - кого только не заносило в эту камеру за последние пятьдесят лет. Принимая из рук бледного библиотекаря почтенный том, поверх этого Ц. Гиркас крупным неустановившимся почерком нацарапал собственное имя.