Фредди Ромм - Время решать

— Эх, ты, молокосос! — неожиданно отозвался с баррикады мужчина с ружьём. — Да я под Лейпцигом дрался! При Ватерлоо! Хочешь меня прикончить? Ну, давай, сделай то, что не получилось у швабов и англичан! Только сам я отсюда не уйду, не надейся!

Послышалась негромкая команда, и пушка выстрелила. Ядро перелетело над защитниками баррикады и упало где-то в конце улицы, повредив стену одного из домов. Женщины в толпе заголосили.

— Женщины пусть уйдут! — крикнул Эвар. — Это дело мужчин!

— Молчи, ребёнок! — снисходительно отозвалась пьяная. — Я лучше знаю, какое моё дело!

Снова команда, пушечный выстрел — и следующее ядро попало в стену ближайшего дома, осыпав каменными обломками мятежников. Все замолчали, залегли, вжимаясь в землю. Вот-вот ядра полетят в баррикаду, и тогда конец…

Короткая команда — и пехотинцы, угрожающе размахивая штыками, бросились к баррикаде. Однако в тот же миг на них обрушились камни. Кто-то выстрелил, один из солдат упал, другие отбежали под защиту ближайших выступов домов. Наступила тишина.

— Солдаты, не стреляйте в народ! — заговорила вдруг проститутка. — Вы же наши дети, братья!

Выстрел из гущи пехотинцев — и женщина рухнула, заливая кровью мостовую. Тотчас среди солдат послышался ропот.

— Что ты наделал, свинья?! — крикнул кто-то и опустил приклад на голову соседа. — Как ты посмел стрелять в женщину?

— Люди, не бросайте камни! Не стреляйте! Мы с вами! — внезапно закричали те из солдат, которые прятались у стен домов. Раздался стук подошв солдатских сапог по булыжникам — и десять вооружённых людей в форме перелезли через баррикаду, присоединились к повстанцам. Кто-то запел 'Марсельезу'. Один из пехотинцев, стоявших возле пушки, замахал белым платком:

— Граждане, мы с вами! Да здравствует Франция!

Защитники баррикады в растерянности поднимались с мостовой, смотрели на солдат, которые пришли сюда убивать — и вдруг присоединились к восстанию.

— Не сердись на меня! — виновато обратился один из перебежчиков к Эвару. — Нам дали приказ. Но стрелять в безоружных женщин способно только дерьмо. Не я.

Эвар протиснулся вдоль стены дома и подошёл к погибшей женщине. Земля вокруг неё была залита кровью.

— Прощай, сестра! — заговорил Эвар. — Цена сегодняшней нашей победы — твоя кровь!

Внезапно дыхание спёрло, ноги подкосились, слёзы подступили к глазам, и он зарыдал над мёртвым телом…

— Не плачь, Эвар! — послышался вдруг знакомый голос. — Это всего лишь сон! Печальный, обидный сон о вашей горькой победе.

Перед Эваром стояла Жюли, она грустно улыбалась.

— Жюли… Ты здесь…

— Да, Эвар. Я пришла в твой сон, чтобы ты не плакал, мой мальчик. Вспомни: всё это в прошлом. Давно уже нет Полиньяка, Луи-Филиппа, Тьера. Но твоя жизнь продолжается — помни об этом! Ты нужен людям сегодня!

Очертания баррикады расплывались… Булыжная мостовая превращалась в цветущий луг… Толпа расходилась по лугу вместе с солдатами, которые вдевали цветы в кокарды…

— Ощути, как прекрасен аромат луговых цветов, Эвар! Скоро утро, новый день! Тебе предстоит немало работы! Вдохни полной грудью!

Что это было — сон? Да, конечно. Та самая ностальгическая ломка, о которой меня предупреждала Жюли. Восстание, баррикады, выстрелы пушек — всё это давно в прошлом, а вокруг меня — Мир Спасения, который теперь стал моей жизнью. Жюли… Ты пришла в мой сон, чтобы успокоить меня, унять слёзы былой горечи… Я люблю тебя…

1.

Сегодня перед первым уроком царило какое-то странное возбуждение. Смысл его прояснился во время первого перерыва.

— Ну, рассказывайте, у кого какие наваждения? — с улыбкой обратился вдруг Жозеф к товарищам по группе. — Или у вас ещё нет ностальгической ломки?

— У меня — ничего, — пожала плечами одна из девушек.

— И у меня! — подтвердила другая.

— А у меня было, ещё как! — радостно сообщила Мари. — Я смотрела представление цирка, где клоуном был Сен-Жюст! Вот это зрелище! Всё представление он стоял на голове, выкрикивал весёлые ругательства и размахивал ногами! Тем временем лошади прыгали через гильотину! А у тебя самого что? — обратилась она к Жозефу.

— У меня Гитлер просил милостыню и играл на аккордеоне 'Мой милый Августин'! А у тебя как? — спросил он у Эвара. Но тот только вздохнул:

— У меня невесело было. Июльское восстание — почти в точности как оно происходило. Погибшие люди…

Общее веселье тут же утихло.

— Да… — неуверенно произнесла Мари. — Наверное, дело в том, что тогда ты был рад победе, она казалась важнее всего. А теперь видишь, что все эти короли, президенты, революции — мишура, наносное, а вот люди, которых уже не вернуть…