Михаил Успенский - Адъюнкт академии Михайла Ломоносов

Ломоносов улыбнулся.

Мысль о создании Разлучителя пришла ему в голову внезапно, на гарнизонном плацу в те черные дни, когда его по пьяному делу завербовали в гвардию прусского короля.

Айн-цвайн, айн-цвайн - выкрикивали обмундированные великаны, ведя расчет, а потом по команде капрала "айны" пошли налево, а "цвайны" направо. Вот если бы можно было так же разделить и поток Хроноса - направить благоприятные его миги в одну сторону, а роковые ошибки - в другую... Чтобы Полтавская баталия в гистории Российской осталась. Азовского же похода как бы и не было, равно как и позора, случившегося в Валахии? Чтобы государю Петру Алексеевичу не застудиться до смертельной болезни, а жить и править до сих пор? Чтобы ушли в сторону хмельные и жестокие его решения, а остались бы одни вспышки гения?

Больше делать в прусской казарме было нечего, и русский гигант тою же ночью бежал из замка, крепко, но не до смерти приласкав часового.

С такими-то мыслями он ввалился в кабинет великого Лейбница. Лейбниц долго хохотал, выбрасывая из кресла худые ножки в шелковых серых чулках, а потом внезапно помрачнел и сказал:

- В вас, русских, сидит черт, и это отнюдь не наш старый добрый тойфелъ, в которого достаточно запустить чернильницей. Вы типичный манихей, майн либер герр Ломонософф! Если бы даже ваша затея удалась - представляете, во что бы превратилась старуха Европа? Впрочем, как умозрительный эксперимент это даже любопытно. Хорошо, я на досуге набросаю весь математический аппарат, это будет неплохое упражнение, но только не вздумайте упомянуть меня в вашей будущей диссертации - я не желаю быть посмешищем всего света. И потом, где вы возьмете столько энергии?

Потом был Петербург, Академия, вечная война с немцами, не все они Лейбницы, пришлось овладеть десятком ремесел, в том числе и стеклодувными даже для отвода глаз завести мозаичное производство.

Когда прибор был в общих чертах готов, и оставалось лишь найти источник силы, Михаила Васильевич через Шувалова пал в ноги матушке императрицы.

- И, пустое говоришь, Михаила Васильевич! - расхохоталась Елисавета Петровна, молодая и прелестная. - Кто волен отличить худую минуту от доброй? Грех-то, хоть и сладок, а все грех! Задумал ты добро, а того не знаешь, что в наших палестинах всякое добро обратится во зло. Ты над своими склянками колдуешь и жизни вовсе не знаешь. С меня же и того довольно будет, что смертную казнь упразднила. Впрочем, в счастливый час ты пришел, в веселую минутку, потешил меня, одинокую женщину - бери из казны безотчетно сто тысяч рублей серебром и твори, что душе угодно! Только ты мне город не взорви вкупе со дворцом - намаялась я в молодости по чужим-то углам...

Потрясенный Ломоносов выскочил, забыв даже поклониться, под звонкий смех императрицы. Шувалов тоже был потрясен настолько, что даже не попытался зажилить часть денег.

Рихман, самый толковый из немцев, будучи посвящен в ломоносовскую затею, сказал, что таковой энергии, пожалуй, единственно на небесах обрести и можно. Михаила Васильевич тут же ухватился умом за его аллегорию и сочинил устройство, способное притягивать молнию.

На беду, точка, которую расчислил Ломоносов в качестве центра России, располагалась в местах, никакой географии отнюдь не подверженных...

...На определение искомой точки ушло еще три дня. Длинноногий Рихман мотался по лесу туда-сюда с буссолью и астролябией. "Сильный шаман", говорили про него тунгусы, а Ломоносова считали при нем простым работником, коли сам такие тяжести таскает.

Точка нашлась на самом берегу реки, на крутояре. Михаила Васильевич вырубил несколько тонкомерных лесин, срастил их лубками. Он торопился - парило неимоверно. На конец верхней лесины он прибил длинный железный штырь, от которого тянулась тонкая гибкая проволока - для ее изготовления приелось придумать особый сплав.

Разлучитель, освобожденный от рогожи, стоял на скале, возле него возился Рихман, отгоняя тунгусов, чтобы чего не открутили на украшение. Ломоносов укрепил основание шеста в земле, свободный же конец проволоки загнал в нарочитое гнездо Разлучителя. Шест гнулся, но держался крепко. И вовремя: из-за противоположного берега реки потянулись иссиня-черные тучи. Разлучитель сиял отполированной бронзой, медью, фарфором, стеклом, золотой канителью, пронизывающей согласно тщательнейшему расчету весь корпус.

Тунгусы стали ладить свой чум - тоже торопились, пока с неба не грянуло.

- Уходите, уходите! - замахал на них руками Ломоносов. - За нами через три дня придете, коли живы останемся...