Джеффри Форд - Запределье

Я прочел его страницы так внимательно, как только мог сквозь слезы, туманившие взор. Не один раз мне пришлось снимать очки и протирать стекла о шерсть на груди. Нет нужды вдаваться в детали, но на этих страницах была история нашего знакомства, повествование о моем добром нраве и клятва в верной дружбе.

– Почему ты плачешь? – спросила Эмилия.

– Просто я сентиментальный старый демон, – сказал я и рассмеялся – впервые в новом для себя качестве, в качестве друга.

Кто-то стал просить тишины, пытаясь привлечь всеобщее внимание. Я торопливо протянул Эмилии маленькую, вырезанную из дерева собачку, которая много лет пылилась на полке Музея развалин.

– Теперь у тебя есть свой пес, – сказал я ей. – Заботься о нем хорошенько.

– А как его зовут? – спросила она.

– Вуд.

Девочка просияла.

Оказалось, это Фескин призывал собравшихся к вниманию. Он сделал знак, чтобы я подошел к доске и сел. После того как я исполнил его просьбу, он начал рассказывать (полагаю, единственно ради меня одного), как и почему горстка смелых духом решила совершить, как он выразился, «рывок доверия» и пригласить в свою среду демона.

В тот вечер я узнал, что в ту пору, когда мы с Клэем отправились к Запределью, селение чуть не погибло, пристрастившись к наркотику, чистой красоте. Тем жителям, кто смог сохранить ясный разум, предстоял адский труд по восстановлению порядка. Под действием наркотика множество людей погибло, еще больше – умственно деградировало. Некоторые вводили себе дозу нового, «усовершенствованного» Белоу наркотика, не подозревая о его вредоносных свойствах. Клэя, из-за того хаоса, который он принес, называли дезертиром и карой господней.

Долгое время самое имя его было проклятьем среди выживших. Никто не задумывался о том, что не останови он эпидемию сонной болезни – жертв было бы куда больше. Для убитых горем людей эта мысль была чересчур сложна. Потом Фескин в школьном чулане, под стопкой старых книг, содержание которых было признано слишком «взрослым», нашел две рукописи Клэя. Однажды, когда разыгралась снежная буря и занятий не было, он засел за книги и начал читать. Читал он, по его собственным словам, всю ночь и закончил лишь к утру. Ему стало ясно, что Клэй на самом деле был героем и я, местное пугало, – тоже чем-то вроде того.

Не один год потребовался учителю, чтобы убедить людей в своей правоте. А когда эта мысль начала распространяться, многие из тех старожилов, чьим детям Клэй помогал появиться на свет, и тех, кому доводилось с ним общаться, подтвердили, что Фескин говорит правду.

На собранные со всей деревни средства снарядили экспедицию, чтобы вернуть Клэя в принадлежащий ему по праву дом. Как сказал Фескин, «это было самое малое, что мы могли сделать, учитывая, как долго мы презирали само его имя». Возглавил экспедицию юноша по имени Хорас Ватт – его отец был лучшим другом Клэя. Их проводили три месяца назад и ждали обратно через два года.

Услышав эту часть истории, я поднял лапу и прервал учителя. Сперва я не решался заговорить, понимая, что мои слова лишат их надежды, но потом честность пересилила.

– Друзья мои, – сказал я, – я бы рад был похвалить ваш план, но поймите. Запределье огромно. Оно простирается на многие континенты. Даже если членам экспедиции, преодолев мириады опасностей, удастся вернуться живыми и невредимыми (а я надеюсь, что так оно и будет), каким образом они надеются отыскать Клэя?

– С помощью собак, – сказала какая-то женщина с задней парты. – Они взяли лучших ищеек, какие есть на свете, и несколько вещей из дома Клэя. Если он там, собаки найдут его.

От этих ее слов мне захотелось горько рассмеяться, но взглянув на серьезные лица людей, я лишь кивнул, сделав вид, будто это довод убедил меня.

– Не бойся, Мисрикс, – сказал Фескин, – скоро Клэй будет с нами.

– Отлично, – отозвался я.

Кто-то в толпе предложил перекусить, и собрание рассосалось само собой. Я с жадностью набросился на пироги и овощи и, пожалуй, выпил ромового пунша чуть больше, чем следовало. Мой третий желудок уже сыто урчал, когда какой-то толстяк сунул мне под нос кусок мяса с кровью, сказав, что это корова с его фермы. Я чуть не лишился чувств от омерзения. Немного овладев собой, я объяснил, что никогда не притрагиваюсь к мясу.

– Что ж, было бы глупо на тебя обижаться за это, верно? – сказал он со смехом и похлопал меня по плечу.

Я заговорил с ним о погоде, и он оказался весьма милым джентльменом.

– Там, в школе, я провел самые восхитительные часы в моей жизни – пока на улице не послышалась какая-то суета. Через мгновение Фескин уже был у окна.