Анатолий Матвиенко - Эпоха героев и перегретого пара

- Больше, чем купеческими судами по реке. Вдобавок, не замерзает на зиму дорога.

- Здорово! - Павел хлопнул пухлой ладонью по стопке бумаг. - Испокон веку где становились города, росли и богатели? У морских портов, широких рек, на перекрестии торговых путей, верно говорю? Ты, братец, поспособствуешь тому, что в России мы где хочешь дорогу построим, угольные шахты с железорудными соединим, добычу с заводами. С нашими просторами, дистанциями огромного размера, земля пухом Александру Сергеевичу...

- Так жив Пушкин!

- Про дистанции другой Александр Сергеевич сказал - Грибоедов. Не перебивай Императора! Так, на чём прервался? Значит - повелеваю учредить новое казённое заведение. Пусть будет Министерство дорог из железа. Ты предложил, тебе и карты в руки.

- Смогу ли я...

- Придётся, брат. Не забывай, в Тагиле - наши, демидовские заводы. Кому машины, локомотивы, снасти для железных путей продавать они будут? Империи, то бишь нам с тобой.

- Спасибо за доверие! А только думается мне, что дороги лучше за приватный капитал строить и деньги за перевозку брать. Где рек и морей нет, соперников не видать.

- Вижу, не ошибся в выборе. Дерзай. Но учти - за каждую копейку спрошу, и казённую, и демидовскую.

К весне Император почувствовал, что если и не вернул державе дореволюционный блеск, то остановил её сползание в овраг. Жизнь помалу наладилась.

Вернулся Строганов, коему сибирская жизнь даже на пользу пошла - свежий сосновый воздух да гимнастические движения укрепили тело, а возвращение в Москву, да с ненаглядной Юлией Осиповной и намного ранее установленного Государём срока, подняло дух. Он поклялся быть верным Императору, но только нехорошее чувство в душе Павла Николаевича угнездилось. Граф легко принял смерть Николая Романова и стал под знамёна Пестеля, сам застрелил его, теперь новому хозяину служит. Ума - палата, но куда далее повернёт человек-флюгер? А вдова Шишкова видеть не хочет сего порока, любовь глаза застит, не даёт перевести их на мужчину, во всех отношениях куда более достойного. Ну да - женатого; сие поправимо.

Скромный образ жизни, скорей похожий на спартанский, нежели привычный графу и заводчику, Павел Второй понемногу сменил на полагающийся по статусу императорский быт. В Москву в полной мере вернулась светская суета, сюда перебрались знатные семейства, не истреблённые Расправным Благочинием и не попавшие в опалу, когда Демидовы разгоняли патрициев Республики. Хоть злые языки утверждают, что двор нового императора слишком купеческий и провинциальный, уступает романовской утончённости - пусть. Новой династии позволено. Михаил Романов никак не был похож на prince charmant (8), а Рюрик вообще слыл пиратом и дикарём. Время лечит, оно же и шлифует.

(8) Прекрасного принца (фр.)

Новосветские дамы тут же окружили царя, пребывающего вдали от супруги и в досадном воздержании от плотских утех, кое тотчас было нарушено. Аврора Шарлотта, узнав о сплетнях про похождения мужа и убедившись, что он отказался от глупых мыслей бросить трон, немедленно вернулась в Москву, оставив полный Петербург расстроенных поклонников. Здесь она разогнала фавориток и прочно оккупировала мужнину спальню, чтобы ни-ни, ни шагу влево, а излишне энергические красотки были удалены от двора.

Созерцая скромные успехи свои в становлении новой Империи, Павел Второй тихонько страдал. Ни фаворитки, ни жена не ценят его как мужчину, лишь корону на пробивающейся лысине. Единственная женщина, безразличная к его царственности, отвергла предложение сердца, и он более не повторял намёков. К чему? Юлия Осиповна благополучно обвенчалась с Александром Павловичем; теперь графиня Строганова часто бывала во дворце, блистая на балах и возбуждая глухую ревность монарха, которую не могли погасить, искупить и вытеснить холодные ласки Императрицы.

Как сон, неотступный и грозный,

Соперник мне снится счастливый,

И тайно и злобно

Кипящая ревность пылает...

Бессмертные строки убиенного декабристами великого Нестора Кукольника безжалостно бередят душу. Нет в жизни совершенства!

Глава третья, в которой Россия покрывается первыми линиями железных дорог

В приближении поезда есть нечто завораживающее. Гул слышен издалека, наполняя мелким дрожанием землю, холмы и отвалы пустой породы. Затем из-за поворота выплывает дивный зверь, коего Бог создал руками человеческими. Длинный хобот, завёрнутый к небесам, исторгает жирный дым, беспечно марающий низкие облака Луганщины. Выдох зверя окутывает землю клубами пара, осаждающегося обильной росой.