Джон Уиндэм - Будь мудрым, человек!

Вначале мне показалось, что это приятно и даже успокаивает — лежи и блаженствуй. А потом мне это надоело, более того, я почувствовала во всем этом что-то оскорбительное.

— Прекратите! — резко выкрикнула я, обращаясь к той, что была справа.

Она остановилась, а потом с дружелюбной, хотя несколько неуверенной, улыбкой снова принялась за свое дело.

— Я сказала, прекратите! — крикнула я и оттолкнула ее.

Наши взоры встретились. В ее глазах были испуг и обида, хотя губы продолжали заученно улыбаться.

— Я говорю вам это вполне серьезно! — сказала я резко, как отрезала.

Малютка была все еще в нерешительности и посмотрела на свою подружку.

— К вам это тоже относится, — сказала я той, что была слева. — Достаточно.

Но та даже не сбавила темпа. Первая, ободренная примером подружки, вновь принялась мять и месить мое тело. Но тут я уже не выдержала и с силой оттолкнула ее. Так же я обошлась и со второй, только толкнула ее чуть поделикатней. Не устоявшая на ногах от моего толчка первая санитарка вся в слезах поднялась с пола, и хотя она была порядком напугана, упрямо сжав губы, снова попробовала продолжать массаж.

— Не прикасайтесь ко мне, вы, уродки! — прошипела я угрожающе.

Это остановило их. Они как-то жалобно посмотрели друг на друга. Но тут вмешалась старшая.

— В чем дело, мамаша Оркис? — спросила она.

Я объяснила ей, в чем дело. Вид у нее был недоумевающий.

— Они делают все, как положено, — возразила она.

— А мне это совсем не нужно, и я не позволю им, — ответила я.

Старшая растерялась окончательно. В эту минуту с другого конца комнаты послышался голос Хэйзел:

— Оркис тронулась. Она столько тут наговорила нам всякого. Она сумасшедшая.

Старшая посмотрела сначала на меня, а потом вопросительно на одну из моих сопалатниц. Та утвердительно кивнула головой. Старшая с недовольным видом снова испытующе внимательно посмотрела на меня.

— Идите и доложите обо всем, — велела она моим санитаркам.

Роняя слезы, с убитым видом, малютки засеменили к выходу. Старшая, еще раз окинув меня своим пронизывающим взглядом, поспешила за ними.

Через каких-нибудь пять минут, закончив свою работу, ушли и остальные. Мы снова остались одни. На этот раз тишину нарушила Хэйзел:

— Иначе как подлостью это не назовешь. Бедняжки просто выполняли свои обязанности, — заявила она.

— Это их дело, а мне не нужна их забота.

— Из-за тебя им здорово влетит. Видимо, ты опять все запамятовала? Ты что, не знаешь, что каждого, кто посмеет не угодить мамаше, здесь наказывают битьем? — спросила злорадно Хэйзел.

— Их бьют? — переспросила я ошеломленно.

— Да, бьют, — передразнила меня Хэйзел. — Но тебе плевать, что будет с ними? Не знаю, Оркис, что с тобой произошло, пока ты была в отъезде, но результаты не очень приятные. Ты мне никогда не нравилась, хотя многие не понимали почему. Теперь поймут.

Никто из остальных ничего не сказал. Они явно разделяли мнение Хэйзел, но проверить мне это не удалось, ибо дверь открылась, и в комнату вошла целая группа медперсонала, возглавляемая молодой женщиной. Ей было около тридцати, и ее вид заставил меня облегченно вздохнуть. Она не была ни карлицей, ни толстой и безобразной мамашей. Окруженная своими миниатюрными коллегами, она могла показаться поначалу даже слишком высокой, но я сразу определила, что она чуть выше среднего роста — не более пяти футов и десяти дюймов. Нормальная, привлекательная молодая женщина с каштановыми волосами, пожалуй, несколько коротко остриженными, в черной в складку юбке, видневшейся из-под белого короткого халата. Старшая санитарка еле поспевала за своей широко шагавшей начальницей и что-то пыталась ей говорить, как видно, обо мне. Что-то о бредовых явлениях и моем недавнем прибытии из Центра.

Женщина, видимо врач, остановилась у моей кровати. Сопровождавшие ее санитарки, сбившись в кучку за ее спиной, с опаской поглядывали на меня.

Врач сунула мне в рот градусник и взяла меня за руку. Проверив пульс и убедившись, что жара у меня нет, она спросила:

— Головные боли? Боли в теле?

— Нет — ответила я.

Она пристально посмотрела на меня. Я спокойно выдержала ее взгляд.

— Так в чем же… — начала было она.

— Она сумасшедшая, — перебила ее Хэйзел из другого конца палаты. — Она утверждает, что потеряла память, а нас не знает и не знала никогда.

— Она говорила ужасные вещи, ужасные, — добавила другая из моих сопалатниц.

— У нее бред. Она утверждает, что умеет читать и писать, — поспешила дополнить Хэйзел.