Александр Бородыня - Похождения рофессора Эпикура

Он подтолкнул Эпикура к креслу с кожаной спинкой и стал притягивать ротного ремнями. Руки к ручкам кресла, ноги к ножкам кресла. Он подкатил высокое зеркало на колесиках, и поставил его так, чтобы Эпикур мог видеть себя.

- Интересное какое оборудование! - восхитился Эпикур. - Я совершенно с ним не знаком. Скажи, Мишель, мальчик мой, зеркало для того, чтобы я видел собственные страдания?

- Не болтайте, все решено! - сухо сказал аспирант. - Вы убили мою невесту.

- Мало ли, кого я убил на стажировке?! - удивился Эпикур. - Ты, Мишель, припомни хотя бы свою преддипломную практику!

- Ты сжег ее живьем! - Аспирант ухватил профессора рукой за подбородок. - Эпикур, вспомни Аномалию!

- Нет, ты что-то не то делаешь! - Эпикур пытался вырвать свой подбородок из цепких пальцев ученика. - Здесь незачем применять пальцы, здесь нужны клещи! Достань клещи! - Голос профессора звучал все увереннее и увереннее, и аспирант подчинился, полез в ящик с инструментами. - Да нет, не эти! Возьми пошире, чтобы сразу сломать челюсть. И потом, ты ошибаешься, я, конечно, отдал приказ расстрелять и сжечь твою Аномалию, но повесили ее грили! - Широкие зубастые клещи надвинулись на его лицо, Эпикур дернул головой и продолжал уже скороговоркой: - А я, между прочим, труп снял и со всеми почестями захоронил! И, между прочим... - Клещи уже сдавили его челюсть. - Это легко, очень легко проверить.

Мишель швырнул клещи на пол, сделал шаг в сторону и защелкал клавишами внутреннего телефона. С трудом поворачивая голову, Эпикур осматривался. В комнате было небольшое квадратное окно, шкафы и ящики с инструментами, и еще одно такое же кресло, еще одно такое же зеркало и единственная табуретка для палача. Окно, как и следовало ожидать, выходило не на улицу, оно выходило в какое-то другое подземное помещение. В зеркале отражалось лицо Эпикура.

"Если бы вырваться, то можно попробовать взорвать их изнутри", - подумал он.

В зеркале отражался немолодой плотный человек со свалявшимися седыми волосами, налепленными на жирном лице, с синяками вокруг глаз. Человек был одет в изодранный черно-коричневый комбинезон.

- Я не верю! - крикнул аспирант в телефонную трубку. - Она не могла изменить, я сам ее готовил! - голос его мелко дрожал.

"Сгорела, сгорела у мальчика защита! Даже жалко!" - подумал Эпикур, а вслух сказал:

- Мишель, ты должен знать, мой мальчик, она работала сразу на три разведки, и готовил ее не один ты.

Аспирант поморщился, как будто глотнул кислого. Он все сильнее и сильнее вжимал себе в ухо телефонную трубку.

Профессор с замиранием сердца смотрел, как медленно расстегивает у себя на поясе кобуру любимый его ученик, как достает пистолет, как приставляет его к виску.

- Ну! - не удержался Эпикур.

Аспирант грустно посмотрел на него и нажал на собачку.

"Как сентиментально, а впрочем, это готовая научная работа!"

Эпикур оглядывался в поисках выхода. Отражали друг друга зеркала. Умноженные отражениями яркие лампы очерчивали два отражения Эпикура, два отражения мертвеца, лежащего на полу. Отражалась струйка черной крови, медленно выползающая из простреленной головы - черная змейка на разноцветных квадратиках линолеума. И за непроницаемым окном, где-то там, в глубине, высокое мелькание далеких огней, шум шагов сверху и, если прислушаться, эхо далеких взрывов.

Глава 14. ЭПИКУР

Несмотря на свои пятьдесят лет, Эпикур впервые был на стажировке и сразу в должности ротного. Доктрина "от практики к теории" дала профессору возможность продержаться столько лет. В науку Эпикур, как и Вакси, пришел не сразу, не после школы. До двадцати пяти лет, заведуя колбасным заводом, он увлекался обжорством, позже перешел к более экзотическим наслаждениям. И только к тридцати, осознав, что подлинная радость лежит за высокой гранью фетишизма и мазохизма, пришел, как и любой разум, к войне. К войне как единственному способу получения всех видов удовольствия.

За плечами Эпикура были десятки специальностей, он был поваром, директором, летчиком, художником. До Института он работал ассенизатором и паталогоанатомом, некоторое время руководил публичным домом в провинции, возглавлял небольшую секту безводников-отшельников, уходящих в пустыню. В своем активе Эпикур имел и высшие математические курсы, и работу в звездной обсерватории. В Институты войны он пришел сравнительно поздно, но достиг многого. Сама идея наслаждения смертью и убийством, наслаждения спасением и жертвенностью, идея радости гуманизма и радости садистических пыток, возможность получать наслаждение от всего, что есть на войне, - явилась мощным движителем его карьеры. И Эпикур легко и сильно зашагал по общественной и научной лестнице.