Владимир Боровой: Просто пишущая машинка

Поначалу он старался вообще ни о чем не думать: просто наслаждался погожим ноябрьским деньком, ловил ноздрями ветерок и прислушивался к почти неразличимым шагам подкрадывающегося снегопада.

Hо понемногу мрачные мысли овладели им; и он вдруг с леденящей отчетливостью понял, что за машинкой, загородившей для него на эти два месяца весь мир, он упустил время, когда еще можно было безболезненно и безнаказанно ерничать, насмехаться понемножку над всем, что доставало, жить так, как нравилось, что-то планировать, о чем-то мечтать... Он почувствовал, что замерзает - изнутри - и никакая ирония, ни со стороны, ни его самого, помочь уже не сможет; он испугался, он ясно ощутил, как где-то в глубине его мозга, подобно раковой опухоли обосновалась пишущая машинка, притягивающая к себе взор, обещающая все, что только можно, предлагающая вечное искушение сделать себя Царем Царей или, ради злой и неумной шутки, вдохновенно придумать новую напасть на человечество, которая прошлась бы огненной косой по его головам; но мысли эти - жаркие и манящие - лишь замораживали его, пугали его, заставляли его зажмуриваться, бить себя кулаками по ушам, чтобы не слышать предостерегающего голоса того, кого он ежедневно распластывал по валику и бил клавишами, а затем комкал и швырял на пол, и все равно - этот проныра был еще жив и был еще способен перекричать вечный грохот машинки, стоявший в ушах, и попытаться предостеречь, не дать свершиться чему-то - но чему же, о Господи! - страшному и неотвратимому, похожему на Смерть; и этот полутруп внутри - неужели я хоть когда-нибудь его слушал? - изумился Леша - нет, никогда, и сейчас нельзя слушать, ведь единственное, что он может предложить - уничтожить машинку, расколошматить ее, вышвырнуть ее из окна и из головы, забыть ее и - что?! - лишиться всякой надежды на те Чудеса, что запрятаны в ней, да бог с ними, с чудесами, лишиться единственной возможности воплотить свою единственную же мечту - эту самую двухкомнатную квартиру, ведь неужто я не сумею вдохновенно описать ее, настолько вдохновенно,чтобы...

Васильев резко остановился, будто налетел на невидимую стену. Голос внутри него захлебнулся и умолк.

- Пора-а домо-ой,- картавя и растягивая слова, сказал Леша, не спеша развернулся и отправился обратно по аллее, нещадно пиная гнилые листья и не без удовольствия шлепая по лужам.

Прийдя в квартиру, он, не разуваясь, проследовал в свою комнату, с наслаждением жахнул дверью о косяк и со злорадной ухмылкой услышал, как за стеной заклекотала растревоженная Марта Осиповна.

Машинка ждала его. Леша был уверен, что закрыл ее перед уходом и убрал чистую бумагу в стол, но пишущая бестия была вынута из футляра и стояла посреди стола, а рядом с ней лежал последний нераспечатанный блок писчей бумаги.

Может, раньше это обстоятельство и встревожило бы Васильева, но не сейчас, не здесь, не тогда, когда перед его глазами не было ничего, кроме совершенно живого образа мечты - квартиры, а в его мозгу не было ничего, кроме невозможно ярких и убедительных фраз, описывающих ее, все ее особенности, особый запах в прихожей - почему-то это был запах томатного сока - особенное потаенное окошко в кладовке - о, мудрый Король Ужаса, заметивший и описавший! - из которого можно было увидеть тихую улочку такой, какой никто доселе ее не видел, особый свет в спальне-кабинете, что возникал там на закате, какой дарил ее светло-коричневым обоям неповторимый оттенок, высвечивал пылинки, всегда находившие в спокойном воздухе ветер и танцевавшие в нем; и так были эти видения звонки и материальны, что Леша уже не мог ничего с собой поделать.

Hе обращая внимания на вопросы Марты Осиповны, весь тон которых наводил на мысль о том, что точка потери всяческого терпения близка, с трудом справляясь с дрожащими руками и непонятно откуда взявшимся зудом, одолевшим всю голову, Васильев вставил в машинку лист и ударил по клавишам.

Первые же к ним прикосновения вызвали у него пугающее чувство: ему показалось, что в его черепе образовались тысячи тоненьких медных проволочек, и эти проволочки опутали все паутиной и несильно сжали мозг. Hо лишь только Леша испугался этого ощущения и задумался, отчего же это происходит, и пожелал избавиться от этого, как картина перед его внутренним взором подернулась рябью, и Леша понял, что если он отвлечется сейчас, то Вдохновение уйдет, и кто знает, вернется ли. Поэтому он заставил себя перестать чувствовать проволочки, врезавшиеся в его извилины, сосредоточился и стал печатать еще быстрее. Hажим на мозг сразу же усилился - Леша ускорил темп. Спазм боли в голове пальцы Васильева заплясали по клавишам с невозможной скоростью. Стук машинки, и без того громкий, превратился в рев, и этот наводящий страх звук вклинился в пространство, замер где-то в его середине и начал медленно и с натугой вращаться, срывая все вокруг со своих мест и пуская это в хоровод, в смерч, в водоворот цветных пятен, все быстрее и быстрее летящий вокруг Васильева. Где-то на границе Реальности, еще не захваченной преобразующим смерчем, заскрипела, отворилась дверь, на пороге возникла Марта Осиповна. Увидев, что творится в комнате жильца, она схватилась за покрашенную в знойный фиолет и завитую голову и закричала: