Владимир Савченко - Избранные произведения. Том 1. Должность во вселенной. Пятое измерение. Час таланта

— Мм… — Мендельзон вынул сигару изо рта. — По-моему, все это пока еще… очень предположительно.

— Но до сих пор мы такого и не предполагали, — ошеломленно сказал Зискинд, почему-то взглянув вверх. — Н-да!..

— А кстати, Александр Иванович, лазер-то, — перегнулся через стол к Корневу Приятель, — уже оплачен и отгружен из Сормова. Восемнадцать тысяч четыреста, чтоб вы мне все так были здоровеньки!

— Ничего, — откликнулся тот, — найдем применение.

И — съехало. Опало. Снова вспомнили о том, что еще не отгружено, не оплачено, не сделано… вернулись к текучке, на круги своя. Минута шока миновала. Подернулись дымкой нереальности неизмеримые дали в Шаре, где плескался и блистал мирами океан материидействия. Первостепенной снова стала реальность связей, неотложная Реальность Здесь и Сейчас.

…Но все-таки вколыхнуло. Вечный оппозиционер Мендельсон поднялся с Васюком к ядру, поглядел в телескоп на «мерцания», потом явился к Пецу:

— Как хотите, Валерьян Вениаминович, но я в эти, с позволения сказать, галактики не верю.

— А в учебниковые, из каталога Мессье — верите?

— В те верю.

— Вы их видели? Не фотографии с ретушью, а в натуре — в телескоп.

— Мм… не приходилось.

— Я видел. И поверьте, трудно согласиться, что эти отражаемые рефлекторами вихревые светлячки, а то и клочки светящейся ваты… поменьше, знаете, тех, что на спичку накручиваем в ухе почистить, — такие же, как и наше небо, скопления из многих миллиардов звезд.

— Допускаю. Но они — в большом небе. Во Вселенной. А здесь… как-то это выглядит игрушечно.

— Борис Борисович, а картину искажения гравитации, исходя из предположения, что в Шаре тысячи мегапарсек, вы рассчитали?

— Мм… еще нет.

— Так что же вы: верю, не верю, игрушечно! — рассердился директор. — У нас не божий храм. Извольте посчитать, если сойдется, то и спору конец.

Мендельзон удалился походкой сконфуженного бегемота. Он задал работу отделу. Три дня его сотрудники толклись в зоне с маятниковыми гравиметрами, уточняли картину искажений, мешали. Потом ринулись в выси — рассчитывать, строить графики. Как раз сегодня утром Бор Борыч принес Пецу отчет, положил на стол, молвил, пыхнув сигарой: «Вопрос остается открытым, Валерьян Вениаминович», — и удалился с тяжеловесной торжественностью.

Пец прочел — и не мог не умилиться. Нет, отчет был безукоризнен, содержал убедительные формулы и таблицы, пояснительные тексты и многомерные, сложенные гармошкой диаграммы. Но — над всем этим возвышалась фигура толстяка с сигарой и обрюзгшим лицом, коя молчаливо извещала: вот если бы я, Б. Б. Мендельзон, разделял идею, что в Шаре галактики, то подкрепил бы ее данной проверкой, а поелику не разделяю — не обессудьте, Мендельзон применил для проверки метод последовательных приближений. Сначала он принял, что физический диаметр Шара составляет десять миллионов километров; реальные искажения поля тяготения оказались при этом на треть сильнее расчетных. Он увеличил предполагаемый поперечник до ста миллионов километров: расчет дал картину, лишь на три процента уступающую реальной. Он повысил диаметр Шара еще на порядок — и теория совпала с измерениями в пределах допустимой погрешности приборов. Все более крупные поперечники, вплоть до мегапарсек, укладывались в ту же погрешность. Вопрос оставался открытым, потому что искажения определялись переходным слоем, а не глубинами Шара.

— Все-таки Меняющаяся Вселенная название не из самых удачных, — сказал Пец. — Это мы впопыхах. Разве наша обычная Вселенная не меняется? Только что темп не тот.

— Ну… давайте: Быстро Меняющаяся Вселенная, — предложил Корнев. — БээМВэ.

— Марка немецких мотоциклов, — поморщился Валерьян Вениаминович.

— Событийная Вселенная, — подал голос Любарский, — эСВэ!

— Ага, это уже ближе! — поднял палец директор.

— Мерцающая Вселенная, — сказал Александр Иванович. — Тогда и название менять не надо: MB и MB.

Все трое негромко посмеялись.

Кабина замерла на предельной высоте. Корнев выключил ненужные приборы, их подсветки и индикаторы погасли, установилась полная темнота. И в ней они увидели, как «мерцания» над прозрачной крышей кабины расплываются, образуют в ядре сплошной колышущийся блеклый комок — и как он тускнеет, растворяется в ночи.

— Та-ак, — с досадой молвил Корнев, — прибыли к самой паузе.

…Это было первое, что установили: существование неких Вселенских циклов. Пец, поклонник древнеиндийской философии, отождествил их с «кальпами», циклами миропроявления, Днями и Ночами первичного вселенского существа Брахмо (он же Брама и Брахман). При взгляде с крыши они следовали 10–12 раз в минуту — когда чаще, когда пореже. При этом яркие выразительные «мерцания» составляли малую долю цикла. В черных глубинах ядра (как правило, всякий раз на новом месте) зарождалось округлое голубоватое сияние; оно расширялось, охватывало изрядную часть ядра и одновременно накалялось; равномерный накал вдруг свертывался в ослепительные «вихринки» «штрихи» и «вибрионы» — в галактики и звезды. Затем, посуществовав, все рассасывалось и исчезало во мраке паузы . На высоте, куда они забрались, она могла тянуться сотни часов.