Владимир Савченко - Избранные произведения. Том 1. Должность во вселенной. Пятое измерение. Час таланта

— Хорлошо, — тот пожал плечами, взял журнал. — Завтрла.

На следующее утро он подступил к Кадмию Кадмичу с большими глазами:

— Ты что — рлазыгрлывал меня или знал?!

Действительно, переводчики (или редакторы журнала) выбросили фразы о том, то в моменты исчезновения собак машина работала, практически не потребляя ток от сети. Слишком уж то место показалось им забористым, покушающимся на закон сохранения энергии: откуда же энергия притекала, от собак?!

А по Тюрину так и должно было быть: поворот подопытного существа по ПСВ с последующим движением в новом русле наименьших действий и наибольших вероятий, в русле причин и следствий — был для машины как бы спуском с перевала; энергетически она уподоблялась катящемуся под гору троллейбусу.

Вот такой он в полный рост, Радий Петрович Тюрин, который здесь-сейчас, осторожно пробираясь между столами, приближается ко мне — и тоже с журналом в руке. Я присматриваюсь: красно-черная обложка, английское название — нет, это не «Ла вок де текнико», а «Джорнел оф апплайд физик» — журнал прикладной физики.

— Алеша, ты занят?

Ох, не с добром он явился, чувствую. Я еще после беседы с Ураловым не пришел в себя, сейчас он подбавит…

Колеблюсь — и разветвляюсь в ортогональных ответах:

— Занят!

— Нет, а что?

Вариант числителя: Тюрин смешивается, отступает с виноватой улыбкой:

— Ага… ну, хорошо. (Чего хорошего?!) Тогда я потом… — поворачивается к выходу. Минуту стоит около техника Убыйбатько, смотрит, как тот орудует паяльником. Но Андруша не обращает на него внимания, — и Кадмич пробирается к двери, перекладывает журнал из правой руки в левую, открывает дверь и мягко закрывает ее за собой.

Мне неловко и досадно на деликатность Радия. Чего он так: «Ты занят?..» Вот Кепкин не интересуется, занят или не занят, сразу бьет по плечу. Чего он приходил-то, статью какую-то хотел обсудить, что ли?..

Вариант знаменателя: Тюрин протягивает мне раскрытый журнал, указывает на короткую заметку:

— Вот прочитай.

Склоняюсь, читаю. Английский язык я, помимо института, изучал на платных курсах — и деньги не пропали зря. Некий Л. Тиндаль из технологической лаборатории фирмы «Белл» излагал — со ссылкой на свой свежеоформленный патент «способы многоступенчатой диффузии примесей в пластины кремния». Так… образуются многослойные структуры-«сандвичи» с чередующимися типами проводимости и барьерами между ними, а из них окислениями с наложением масок и травлениями можно образовать микросхемы различных типов и сложностей. Все ясно, это способ Тюрина, отзвук технологических дерзаний, проникший и в сей вариант.

…Здесь не было попытки спасти «мигалку», творческая стихия выплескивалась у кого как. Кадмич сам, без Стрижа, родил, рассчитал и опробовал этот способ дифференциальной диффузии на оставшихся пластинках кремния.

— Что ж, недурственно, — сказал Уралов, поняв после объяснений Тюрина суть и перспективы. — Очень неплохо. Надо нам с вами послать авторскую заявку. Радий… э-э… Петрович.

И, когда Кадмич перестал работать над способом, Паша делал круги, напоминал, а он отмалчивался или отговаривался, что перестало получаться. Заявку так и не послали. Это все, на что его хватило. А теперь вот — «сандвичи Тиндаля»…

Дочитываю. Поднимаю глаза. Вид у меня, наверное, лютый — Кадмич слегка меняется в лице.

— Уйди с глаз!.. — Мне хочется его стукнуть.

— Ага… ну, хорошо, — говорит он, беря журнал. (Чего хрро-шего?!.) Отступает — кривая виноватая улыбка на детском лице с голубыми глазами. Пробираясь к выходу, задерживается на минуту возле Убыйбатько — тот не обращает на него внимания — у двери перекладывает журнал из правой руки в левую.

И выходит в коридор — догонять ту свою половину. Согласно своей теории.

А мне неловко, досадно (ну чего я с ним так, ему ведь хуже, чем мне) и тоскливо, тошно — сил нет! Я легко могу представить, как в ортогональные от здешнего пространства-времени измерения оттопырились Алкины запасные прически и клипсы, ампутированная кисть-клешня Ник-Ника и его щетина… Но вот Радий Тюрин, существующий в мире куда более основательно, чем, большими идеями, — а куда, в какие измерения запропастились черты его характера, я не знаю.

А ведь без них и теория бессмысленна, и любой метод.