Говард Фаст - Разум божий. Рассказы

УАЙТХОЛЛ.

Начальник службы безопасности: — Я подключил четырех наших лучших сотрудников. Мы забрасываем их на север через афганскую границу.

Премьер-министр: — Что вы от них узнали?

Начальник службы безопасности: — Связь с ними потеряна.

Премьер-министр: — Думаю, вам следует связаться с архиепископом.

Начальник службы безопасности: — Этим займется один из моих лучших сотрудников.

(Многозначительное молчание.)

ВАТИКАН.

Первый кардинал: — Никак не могу поверить. После стольких лет усилий…

Второй кардинал: — Изнурительных усилий.

Первый кардинал: — И ни слова благодарности. Давайте обоснование, и все тут.

Второй кардинал: — Вы беседовали с юридическим отделом?

Первый кардинал: — О да… да, конечно. Он не превысил своих полномочий.

Приведенные выше выдержки являются всего лишь примером того, что происходило в высших правительственных кругах разных стран.

Ватикан и Израиль, вследствие исключительности своего прошлого, попытались выяснить, сколько времени дано на размышление, и им по меньшей мере четырежды дали возможность воспользоваться мощнейшим передатчиком «Голоса Америки», как на средних, так и на коротких волнах; но их неистовые обращения типа «Сколько нам осталось времени?» просто-напросто игнорировались. День за днем гулкий и могучий голос в один и тот же час, в одну и ту же минуту призывал людей Земли найти обоснование.

По прошествии третьей недели Россия, Китай и зависимые от них государства обнародовали совместное заявление, в котором назвали обращение безвкусной буржуазной выходкой, нацеленной на разрушение духовного единства миролюбивых стран; они признавали, что источник сигнала еще не обнаружен, но утверждали, что его выявление — вопрос короткого времени. Однако усилия Москвы заглушить голос оказались тщетными, и Китай в конце концов обвинил Москву в причастности к западному заговору, направленному на то, чтобы всучить восточной цивилизации свою примитивную антропоморфную концепцию библейского Бога.

Между тем реакция людей колебалась в широчайших пределах: от откровенного презрения и безразличия до гнева, бунта и паники. Президент Соединенных Штатов имел долгую и серьезную беседу со своим другом Билли. Нам известны только результаты этой беседы, и ее содержание мы реконструируем. Тем не менее, вполне можно предположить, не погрешив против истины, что она протекала приблизительно так:

— Я прочитал твой отчет, Билли. Он не слишком-то убедителен, — сказал президент.

— Да? Впрочем, я и сам его не очень высоко ставлю.

— Думаю, ты мог бы написать что-нибудь получше.

— Может быть, да. Может быть, нет. Я не люблю, когда мне приказывают давать обоснования. Я вообще не убежден, что такие требования конституционны.

— Они конституционны, — заверил его президент. — Я долго говорил об этом с председателем Федерального суда. Он уверяет, что это вполне соответствует конституции.

— Я говорю в широком смысле слова. Это нельзя понимать слишком узко.

— Человек ко всему привыкает, — признался президент. — Ты должен согласиться, что мы всегда выступали на стороне Бога.

— Вопрос в том, на нашей ли Бог.

— Ты разуверился, Билли?

— Мне кажется, он просто испытывает нашу веру.

— Он должен быть на нашей стороне, — упорствовал президент. — Об этом говорит даже само требование обоснования. Наша страна первой применила прием юридических обоснований. С их помощью мы положили конец подрывным забастовкам задолго до того, как остальной мир задумался о применении этого инструмента. А что касается нас самих — в какой еще стране мира гарантируется такая же свободная и изобильная жизнь, как в Америке?

— Думаю, сейчас эта тема не совсем уместна.

— Билли, я никогда раньше не видел тебя в таком состоянии. Похоже, ты самый самонадеянный человек на Земле. Ты хочешь, чтобы я отстранил тебя и передал дела министру юстиции? У него отличный штат юристов, и если они подумают вместе, то придут к заключению, которое покажется вполне убедительным суду присяжных.

— При чем тут суд присяжных. От нас требуют прямого обоснования. Это момент истины.

— У нас и раньше бывали моменты истины, и мы их благополучно переживали.

— Это совсем другое.

— Почему?

Билли посмотрел на президента, а президент — на Билли; наконец, не выдержав противостояния, президент кивнул головой.

— Положение безнадежно?