Если кабаны и медведи были спокойны за свою жизнь — их не убивали при натаске собак, то обучение охоты по волку всегда заканчивалось летальным выстрелом. Волчий вольер был похож на лабиринт. Охотник в конце концов обязательно загонял волка в тупик. Чтобы спасти свою шкуру, серый иногда мог кинуться на охотника. На случай, если обучающийся охоте промажет, рядом с вольером всегда стоял опытный егерь с ружьём, который и добивал зверя в прыжке на человека.
Кабаны спокойно хрумкали жёлуди, медведи дремали в своих клетках на последнем тёплом солнышке. Волки прятались в зарослях кустарника. Только в клетке по другую сторону эшафота бесновалось, выло и орало существо в рванине из мешковины, мало похожее на человека.
— Твой доктор исторических наук так и не перебесился за год?
— Петя, ты меня укоряешь? Когда я принимал голодного беженца из Киева на кафедру истории, это был вменяемый человек.
— Павло, никого я не виню. В Киеве всегда было полным-полно кликуш и одержимых. Хоть бы укололи снотворного или успокоительного за день до казни.
— Сам не хочет. Гордый. Нас презирает. Такова его стальная воля.
— Мученического венца у чёрта не выслужишь.
— Эй, русские рабы! — крикнул узник. — Особенно ты, поп. Гляньте на свободного человека и позавидуйте силе духа расово чистого арийца, вы, кацапомонголы недоделанные.
— А ведь ты чисто русский по отцу и матери, — покачал бородкой седенькой митрополит.
— Да, русский без единой капли татарской или финской крови. Наш род из дворян от скандинавов Рюриковичей. А вы плоскомордая мразь из чухны и монголов. Вас надо давить, как клопов.
— Я это уже читал у Бунина.
— Почему меня не пытали на дыбе? Я бы высказал всё, что я думаю о вас.
— Зачем? — пожал узкими плечиками митрополит. — У нас в истории было столько предателей из чисто русских, что противно записывать ещё одну словесную блевотину. Скажите, профессор, лишь одно — с чего это у вас прорвался антирусский гнойник? Вы производили впечатление культурного человека.
— Дети…
— Что — дети?
— У вас дети повсюду, будто вы — страна детей. Куда ни пойдёшь, везде детский сад или школа. Дворы меж домов просто кишат детьми, как змеёнышами. В каждой семье по десять-пятнадцать душ. За детьми и взрослых на улице не заметишь. И все как один монголокацапы.
— Пророк сказал, что между народами, будет то же, что бывает при обивании маслин, при обирании винограда, когда кончена уборка — останутся редкие ягоды на ветвях. Вот эти редкие ягоды — наши дети, которым заселять запустевшие русские земли. Разве плохо?
— Это ужасно, поп! Тридцать лет вас вдалбливали в землю, а вы плодитесь, множитесь и возрождаетесь. Детский смех повсюду. Дети сводят меня с ума. Третья мировая война не уничтожила русскую заразу, как не уничтожил её даже Гитлер. Не будет у планеты будущего, пока не сдохнет последний русский. А вы размножаетесь и восстанавливаете популяцию врагов западной цивилизации столь же быстро, как крысы после санитарной обработки обжитой ими территории.
— Да, дети — наше всё. Так Богу угодно.
— Наш бог на Западе! Русские должны были слиться с европейцами пусть даже на положении рабов, как когда-то ирландцы. А мы по дурости своей возомнили себя великим народом. Мы — пигмеи против европейцев и американцев.
Митрополит осенил одержимого крестным знамением. У того начались корчи и рвота. Но он устоял на ногах, держась за толстые прутья медвежьей клетки.
— Стой, поп, не смей уезжать! На эшафоте вы мне не дадите произнести пламенную речь, чтобы ваши детки не узнали правды о своём народе.
— Почему же? Все ваши проклятия и клевету на русских мы давно записали из ваших лекций в университете. У каждого школьника есть тоненькая чёрная книжка, где кровавыми буквами на обложке напечатано: "ТАК ТЕБЕ СКАЖЕТ ВРАГ!"
— Пусть даже так, русские подлюки. Но ты, поп, не по годам состарился, хилый и слабый. Если бы мне вырваться из клетки, я бы тебя удавил своими сильными руками, но сначала бы зубами рвал твои промежности, пока всего тебя бы всего не изгрыз! Пусть мои праведные проклятия приблизят твою кончину. Пусть она будет ужасной!
— Зачем это вам, пан профессор?
— Без тебя полешуки разбегутся по лесам и превратятся в полузверей в землянках. От врождённой злобы перережут друг друга, а высокая детская смёртность окончательно добьёт этот последний рассадник русской заразы.
— Что ж, жгите глаголом наши сердца, пан профессор. Мы послушаем.
Читать дальше