Аластер Рейнольдс - Исправление

Отсюда и решение руководства музея: отреставрировать Механизм до полной и аутентичной функциональности ко времени открытия нового крыла. Естественно, работу поручили Ране как наиболее продвинутому отечественному эксперту по этой машине. Руководство поначалу хотело навязать ей команду, но злополучные соискатели докторских степеней, из которых состоял коллектив, быстро обнаружили, что их лидер предпочитает работать в одиночку, не обременяя себя утомительным сотрудничеством.

Нежелание делиться славой? Вряд ли.

Временами, глядя на календарь и отмечая, как мало недель осталось до открытия, Рана впадает в уныние и размышляет, не слишком ли тяжкое бремя она взвалила на свои плечи. Но прогресс все же заметен, и самые трудные моменты реставрационного процесса уже позади.

Рана берет в руки инструмент и начинает соскребать крошечный коррозийный грат с одного из зубцов шестеренки. Вскоре она уже полностью поглощена методично повторяющимися движениями, а ее мысли вольно проскакивают целые эпохи, погружаясь в пучины истории. Она размышляет о людях, чьи руки касались этого металла. Она пытается представить себе всех тех, на чью жизнь повлияла эта небольшая нашпигованная механикой коробка, все измененные благодаря ей жизни, все нажитые при ее содействии состояния и все рухнувшие из-за нее империи. Римляне владели Механизмом на протяжении четырех веков — должно быть, вывезли из Греции на одном из своих кораблей, возможно с Родоса. Но римляне были слишком ленивы и нелюбопытны, чтобы как следует разобраться в работе устройства, и только дивились его способности производить вычисления. Мысль, что тот же самый прибор, который столь точно предсказывает движение Солнца, Луны и планет на протяжении всего метонова цикла — двести тридцать пять лунных месяцев, — может делать еще и что-то другое, просто не приходила им в голову.

Не то — персы. Они-то смогли разглядеть неисчерпаемые возможности всех этих вращающихся колесиков и цепляющихся зубцов. Все эти древние часовые механизмы и вычислительные коробки — умные устройства, направлявшие армии, флоты и инженеров по всему земному шару и сделавшие Большую Персию тем, чем она является ныне, — имели лишь отдаленное сходство с лэптопами на верстаке Раны. Но линия преемственности, генеалогическое родство были несомненны.

Тут должны бродить призраки, думает Рана, затянутые в кильватерный след этой коробки, захваченные Механизмом по мере того, как он пропахивал свой путь сквозь столетия. Жизни изменившиеся, жизни уничтоженные, жизни вообще не случившиеся; но можно ощутить призрачное присутствие этой молчаливой аудитории, толпящейся в тихом подвальном помещении и ожидающей следующего движения Раны.

Некоторые из них хотят, чтобы машину уничтожили раз и навсегда.

Другие желают снова увидеть ее во всем блеске.

Рана не принадлежит к категории мечтателей, но если уж она дает волю воображению, то грезит о сверкающих бронзовых шестеренках, крепко цепляющихся друг за друга и яростно вращающихся — танец металла и геометрии, который приводит в движение Небеса.

Сафа грезит о числах, не о шестеренках: она математик. Ее пионерская работа, благодаря которой она и попала в музей, называлась «Энтропийный обмен и гипотеза многих миров».

Как иностранка, допущенная в страну в качестве редкого специалиста в одной предельно эзотерической области знаний, Сафа обладает большими правами, чем какая-нибудь беженка. Тем не менее и она вынуждена подчиняться унизительному требованию носить воротник слежения — тяжелый пластиковый ошейник, который не только ведет запись всех ее перемещений, не только видит и слышит все, что видит и слышит она, но и может парализовать ее или подвергнуть эвтаназии, стоит только правительственному агенту заподозрить, что действия наблюдаемой противоречат национальным интересам. Кроме того, она всегда должна перемещаться в сопровождении сторожевого пса-киборга — лоснящейся черной твари с эмблемой агентства национальной безопасности на пуленепробиваемой груди. Но псу по крайней мере хватает такта, чтобы затаиться в дальнем углу помещения и не лезть на глаза в этот роковой час, когда Сафа намеревается обратиться с речью к собравшимся здесь администраторам и спонсорам.

— Сожалею, что нам пришлось вызвать вас сюда в столь поздний час, — обращается к собравшимся директор музея. — Сафа разбирается в этом лучше меня, но мне достоверно известно, что наше оборудование работает надежнее, когда город отходит ко сну — стихает дорожное движение, не ходят поезда метро. Рутинную работу мы можем планировать на дневные часы, но механизмам вроде этого — столь деликатным — требуется максимальное подавление шумов. Я правильно изложил, Сафа?