Франсис Карсак: Французская фантастическая проза. Библиотека фантастики в 24 томах

— Вы давно его знаете?

— С самого рождения. И мы вместе учились.

— Он был силен в математике еще в лицее?

— Силен? Скорее средних способностей. А в чем дело?

— В чем дело? А в том дело, месье, что это величайший из современных математиков и скоро будет самым великим физиком! Он меня поражает, да, просто поражает! Является ко мне какой-то инженеришко, скромно просит возможности поработать под моим руководством и за полгода делает больше открытий, причем важнейших открытий, чем я за всю свою жизнь! И с какой легкостью! Словно это его забавляет! Когда он сталкивается с какой-либо сложнейшей проблемой, он усмехается, запирается в своей норе, а назавтра приходит с готовым решением! Тьебодар немного успокоился.

— Все расчеты он делает только у себя дома. Всего один раз мне удалось заставить его поработать в моем кабинете, у меня на глазах. Он нашел решение за полчаса! И самое интересное, у меня было впечатление, что он его уже знал и теперь только старался вспомнить. В других случаях он из кожи вон лезет, стараясь по возможности упростить свои расчеты, чтобы я мог их понять, я, Тьебодар! Я навел справки у его бывшего директора. Он сказал, что Дюпон, конечно, неплохой инженер, но звезд с неба не хватает! Если эта молния превратила его в гения, то я тотчас отправляюсь на станцию и буду торчать возле генератора во время каждой грозы! Ну ладно. Вы найдете его в четвертом корпусе. Но сами туда не входите! Пусть его вызовут. Вот ваш пропуск.

Поль был просто в восторге, когда узнал, что отныне я буду жить в Клермоне. Вскоре у нас вошло в привычку наведываться друг к другу в лаборатории, а поскольку оба мы были холостяками, то и обедали мы вместе в одном ресторане. По воскресеньям я часто выходил с ним по вечерам поразвлечься, а однажды Поль отправился со мной на целую неделю в горы.

Характер его заметно изменился. Если раньше он был скорее флегматичен и застенчив, то теперь у него появились властность и явное стремление повелевать. Все более бурные столкновения происходили у него с Тьебодаром, человеком превосходным, но вспыльчивым, который, несмотря на это, продолжал считать Поля своим преемником на посту руководителя Атомного центра. И вот во время одной такой очередной стычки завеса тайны начала предо мной приоткрываться.

Меня теперь хорошо знали в Центре, и у меня был постоянный пропуск для входа на территорию. Однажды, проходя мимо кабинета Тьебодара, я услышал их голоса.

— Нет, Дюпон, нет, нет и нет! — кричал профессор. — Это уже чистейший идиотизм! Это противоречит принципу сохранения энергии, и математически — слышите? — ма-те-ма-ти-чес-ки невозможно!

— С вашей математикой, пожалуй, — спокойно ответил Поль.

— То есть как это с моей математикой? У вас что, есть другая? Так изложите ее принципы, черт побери, изложите!

— Да, изложу! — взорвался Поль. — И вы ничего не поймете! Потому что эта математика ушла от вашей на тысячи лет вперед!

— На тысячи лет, как вам это нравится, а? — вкрадчиво проговорил профессор. — Позвольте узнать, на сколько именно тысяч?

— Ах, если бы я это знал!

Дверь распахнулась и с треском захлопнулась — Поль выскочил в коридор.

— Ты здесь! Ты слышал? Он был разъярен.

— Да, у меня особая математика. Да, она ушла от его математики на тысячелетия вперед! И я узнаю, на сколько тысячелетий. И тогда…

Он оборвал фразу и пробормотал:

— Я слишком много болтаю. Это было моим недостатком и там…

Я смотрел на него, ничего не понимая. На электростанции за ним, наоборот, упрочилась слава молчуна, который лишнего слова не скажет. Он в свою очередь взглянул на мое изумленное лицо и рассмеялся.

— Нет, я говорю не о станции! Когда-нибудь ты все узнаешь. Когда-нибудь…

Прошел год. В январе в научных журналах за подписью Поля Дюпона появилась серия коротких статей, которые, по словам специалистов, совершили в физике настоящий переворот, более значительный даже, чем квантовая теория. Затем в июне, как гром с ясного неба, всех потрясла основная работа Поля, поставившая под сомнение принцип сохранения энергии, а также теорию относительности, как общую так и частную, и попутно ниспровергавшая принцип неопределенности Гейзенберга и принцип исключения Паули. В этой работе Поль демонстрировал бесконечную сложность так называемых элементарных частиц и выдвигал гипотезу о существовании еще не открытых излучений, которые распространяются гораздо быстрее света. Против него ополчился весь научный мир. Физики и математики всех стран объединились, чтобы разгромить Поля. Но он предложил серию абсолютно неопровержимых решающих опытов, и даже злейшие враги вынуждены были признать его правоту. Его все еще называли молодым ученым из Атомного центра в Клермоне. На самом же деле он был физиком № 1 всей Земли.