- Да, ведь, большевики - это и есть коммунисты.
Но мужики только в бороды ухмыльнулись: не обманешь-де.
- Мы за большевиков-то, браток, всей деревней семь месяцев бегали по тайге. Ужли не разбирам?
- Чо тут.
- Мы ту партею досконально знам. А эта - друга.
Так и не убедил их Иванов.
- Ты, говорят, пожалуй, и сам-от не камунист-ли?
--------------
Вчера всей деревней ходили поскотину поправлять: кой-где нарушена была, жерди новые вырубали, кустами и вицами переплетали.
И техник Иванов не ходил на болота - дома остался: инструменты выверять, а прочие техники план наносили. Вокруг Иванова ребятишки сгрудились, а он в трубу на рейку пеструю посматривает да винтики подвертывает. Мимо, гремя ведрами, Варя Королева ходит, огород поливает и девичьи песни распевает малиновкой красногрудой.
Ребятишки дивятся:
- Дядинька, а дядинька, ужли ты столь далеко видишь цифры-то?
- А как же: стекло в трубе увеличивает и приближает.
- Дядинька, а мне можно поглядеть?
- Валяй. Да один-то глаз прищурь.
Мальчонка закрыл веком глаз и пальцем, как камнем, придавил.
- Ох, как близко... Вот, язви-те. Ну, вот пальцем дотронуть, - протягивает он руку вперед.
- Петька, постой я...
- Ух! Красны, черны метки... ох, леший.
- Серя, и мне хоцца, - тянется девчонка Аксютка.
- Куды те. Чо ты понимашь!
А Варя опять с ведрами мимо идет: юбка высоко подоткнута, босая, и белые круглые икры чуть подрагивают.
Косится на инструмент.
- Может, ты, Варя, хочешь взглянуть? - обращается техник к девушке: "Чем бы ее задержать, ближе побыть и слова ее, молодостью и здоровьем обволокнутые, послушать? Слова - как медовые пряники, вяземские".
Та ведра на-земь поставила и коромысло возле уронила.
- Ай и в-сам-деле позволь поглядеть, Федор Палыч, - нагнулась и, немного погодя: - Ничо я не разберу че-то.
- Да ты оба глаза таращишь. Стой-ка, я один тебе закрою.
Встал слева, одну руку положил на ее плечо, как обнял, а другую - левую - приложил к глазу. Потом чуть выдвинул объектив - переднее стекло: лучше у ней, поди, зренье-то.
- Ну, что? Видишь что-нибудь?
Сам почему-то нагибается к ее голове и голос понижает. От волос ее аромат, теплый и расслабляющий, бьет ему в ноздри, и оба молодые тела в мгновенном касаньи бурливо радуются и замирают.
- Не-ет... ааа... вон... Глико - близко как. И ярко, лучше, чем так...
Дыханья их уже смешиваются, и лицо Вари начинает пылать.
- Ну, еще что видно?
- А вон кедровина... чуть эдак поводит иглами... И тонюсенькие нитки там вперекрест...
Потом она тихонько подымает голову и, уже смущенная неясными прибоями крови и сладким томленьем, берется за коромысло и мельком из-под него вскидывает влажные глаза на Иванова, а тот неверными руками зачем-то ослабляет винты штатива.
- А почему это, Федор Палыч, кверху ногами кедровину видать?
- В трубе отраженья перекрещиваются: с корня-то сюда, а с ветвей сюда падает; и ломаются на стекле-то - первое вверх идет, а второе вниз, дрогнувшим голосом радостно отвечает он, а в потемневших зрачках колышется просьба:
"Варенька, милая, ну постой, побудь еще маленько"...
Но она уже вздевает ведра и, медленно повернувшись, покачиваясь, уходит, - только у калитки бросая косой, осторожный взгляд назад.
А Иванов сызнова инструмент устанавливает: ни к чему поверка вышла не те винты крутил он.
3.
Буйно цветет тайга под голубыми небесами. Коричнево-серые кедры распластали темно-зеленые лапы, а в них - как в горсти - торчат мягкие, желтоватые свечечки. Лиственница, пушистая и нежная, тихонько-молодо тулится за другие дерева, но парная нежность ее звездистых побегов, кажется, липнет к губам.
В свеже-зеленых болтливых сограх, смешливых и ветреных, как в ушах молодух, болтаются праздничные хризолитовые сережки, а боярка кудрявится, что невеста, засыпанная белыми цветами. Веселый сладкий сок бьет от корней к верхушкам.
Не ведая ни минуты покоя, как хорошая "шаберка", шумит-шелестит шелестун-трава, и ехидная осока то-и-дело облизывает резучий язычок.
А там вон, по елани*1, побежал-повысыпал ракитник-золотой дождь, и кровохлебка радостно, как девчонка, вытягивая шею, покручивается тепло-бордовыми головками и задевает ладони. Будто девушка-огородница жестковатыми, горячими от работы пальцами водит по ней:
Сорока-белобока
На пороге скакала...
Вон по мочежинам, по кочкам болотным, не моргая венчиками глазастыми - вымытые цветы курослепа и красоцвета болотного; курятся тонкие стройные хвощи. Голубенькие цветики-незабудки, как ребята, бегают и резвятся у таловых кустов с бело-розовыми бессмертниками.
Читать дальше