В Брагин - Искатель утраченного тысячелетия

- Да слуга. Никанор. Слуга барина моего Федор Федоровича Сумбатова... Отстал я... слуга нерадивый... Беда... беда,шептал он, как в бреду, и вдруг забеспокоился: - А вы, батюшка, кто будете?

- Я врач, доктор я.

Тут больной, полузамерзший человек затих и закрыл глаза. Так он пролежал, тяжело дыша, несколько минут и вдруг поднял веки. Обвел избу ясным взглядом и пристально посмотрел на меня.

- Дохтур, батюшка, скажите мне по правде - буду ли я жив?

- Бог милостив, Никанор, бог милостив, - сказал я, опуская глаза.

- Нет уж, нет на мне милости божией, не уследил, не уберег барина своего, - горестно шептал старик. - Не приведет господь мне увидеть его. И пешком, и конем, и морем, и лесом - все спешил, спешил... и вот тебе конец - не дошел. - И вдруг зашептал быстро и таинственно: - А вам, дохтур, могу ль довериться? Верный вы человек аль нет?

Тяжелый приступ кашля прервал его вопрос. Никанор в изнеможении закрыл глаза и еле слышно прошептал:

- Поздно теперь выбирать да сомневаться. Будь что будет.

Кожаный мешочек

Старик поманил меня пальцем:

- Тайна есть... Передать надо барину... коли бог его сохранил... вот... Попадете в Москву, так найдите дом Сумбатова... адрес вот здесь. - И он указал рукой на небольшой кожаный мешочек, висевший у него на груди. - Берегите его, здесь все планы... карты...

- Какие карты?

- Как дойти до живой воды, до молодильных яблок... Барин-то черепки все собирал... Все расспрашивал у индейцев.

Я догоню

И вдруг старик стал бредить:

- Джунгли... погоди, погоди, Федор Федорович... Потонем мы с тобой... ты беги... Беги... Не оглядывайся... Я догоню...

Он застонал и открыл глаза.

- Сами снимите мешочек. Спрячьте. Сберегите его... Передайте.

Губы его тихо шевелились, но слов уже нельзя было понять.

Дело не в сказке, а в намеке

На старом погосте в январский яркий солнечный день вся деревня хоронила незнакомого старого прохожего.

После похорон я задержался здесь еще на сутки. Возчики собирались в дорогу. В избу беспрестанно заходил народ. Каждый приходивший спрашивал меня, кто был этот прохожий, откуда и не дал ли какого наказа напоследок.

Я терпеливо вкратце повторял одно и то же: имени не сказал, сам издалека, из чужих стран, и что искал он, как в сказке, то ли живую воду, то ли что другое...

- Сказка - она и есть сказка, - недоверчиво сказал один возчик.

- Как бы не так, - возразил другой. - Да вот из нашей деревни люди уходили по сказке, шли по белу свету, искали белые реки...

- Так ведь не нашли!

- Одни не нашли, другие найдут! Нет, прохожий дело понимал...

- Так ведь нет чудес на земле, - утверждал я.

- Ну, живая вода есть на свете... Бьют где-то ее ключи... Есть она, эта вода...

- Сказки! Сказки! - говорил я и тут же ловил себя на том, что в глубине души я по-детски верю и в живую воду, и в молодильные яблоки.

А сам, держа в руках кожаный мешочек с какой-то неведомой картой, думал: сказка - сказкой, но дело не в ней, а в намеке, который неутомимо живет в каждой сказке. Так, может быть, и в этой карте таится еще неведомый людям намек?

Карта и записная книжка

Итак, остался у меня плоский небольшой потертый замшевый мешочек, потемневший и залоснившийся. Никанор носил его под рубашкой на прочном кожаном шнурке. В мешочке оказалась записная книжка, завернутая в кусок брезента, и карта.

Я осторожно расправил слежавшиеся листы книжки. Записи были сделаны черным мягким карандашом и хорошо сохранились.

На первой странице была только одна запись:

"Нашедший сию памятную книжку благоволит вернуть ее по принадлежности ее владельцу, Федору Федоровичу Сумбатову из России, проживающему в городе Москве" (дальше следовал адрес, который я, по вполне понятным причинам, здесь не пишу).

Не стану пересказывать чужие записи. Скажу только: я был взволнован всем, что узнал из этой записной книжки, Я понял - Сумбатов захвачен той же идеей, что и Веригин. Но к ее осуществлению идет с другого конца.

А теперь последние материалы - два доноса, написаны рукою Зимовейкина. Вот они:

"Ваше Превосходительство!

А злодей-то уж в Москве! Мне на подмогу отрядите людей, чтоб задержать лиходея. Ходит он в два места: на Плющиху, в дом Сумбатова, что вернулся из дальних краев, и на мой Малый Кисельный переулок, где Порошины пребывают. Где-нибудь да возьмем его. Может, на бульваре, у Рождественского монастыря по выходе с Кисельного переулка, или еще где. А из повествования к Наташке вижу, что собирается этот беглый из Москвы скрыться. Пусть собирается, а я уж не упущу сию птицу, этого Веригина.