В Брагин - Искатель утраченного тысячелетия

Вот, шурша, под окном пробегает машина - она спешит к своей цели. Вот на Москве-реке коротко прогудел пароходик. На нем катаются москвичи; их конкретная цель - отдых. Все кругом имеет какую-то свою "целевую установку". А я? К чему мне стремиться?

- Какая бессмыслица! Какая нелепая трата времени!.. вздыхал я.

Наконец я поднялся с кресла.

Зажечь лампу. Взяться за работу. Пожалуй, за этот тяжелый пакет - рукопись начинающего автора. Буду читать.

Зазвонил телефон. Резко и настойчиво. Я нехотя снял трубку.

- Слушаю!

- Мне Григория Александровича!

- Я у телефона. Кто говорит?

- Таня... Бобылева Таня.

- Таня?! Откуда вы говорите?

- Из Шелковки. С почты. Простите меня. Виновата. Обещала вас встретить у калитки нашего дома в Шелковке. Опоздала по уважительной причине: утром пошла было с моим другом, художником Петей, и его товарищами на выставку в Пушкинский музей. Знаете, верно? Так вот, очередь была страшная. Мы подумали-подумали: а не пойти ли нам в загс? Так и решили. Заняли очередь на выставку, а сами побежали в загс. Подали заявление. Теперь - все. Пусть мамд как хочет. Не отступлюсь. Это вам спасибо. Хоть вы с мамой и не говорили про то мое дело, а меня крепко поддержали своим рассказом в газете. Так что спасибо вам все-таки большое.

- Хорошо, хорошо. Но скажите мне поскорее, как там у вас...

Но Таня меня не слушает.

- Из загса я уж на выставку не пошла, а на всех скоростях полетела в метро, а из метро - на автобус. Думала, успею. Просчиталась самую малость. Такая досадища! Примчалась домой - вы уже ушли, а мама и дядя Валентин Степанович растапливают русскую печь у дачников. Вы им сказали, что печатаетесь в газете, приехали за какими-то листками. Дядя и перепугался. Он что-то был раньше с газетчиками не в ладу. Вот они с мамой и решили: от греха подальше... Лучше пожечь все листки.

- И сожгли?! - вскричал я, схватившись за голову.

- Только начинали. А как я поняла, у вас есть какой-то интерес (может, я не так выразилась - тогда извиняюсь) к этим упаковочным листкам, так я сразу же накричала на мать, на дядю, раскидала щепки и поленья. Листки выхватила из пламени - и сразу в пакет. Звоню вам по телефону с почты. Завтра привезу самолично. С утра пораньше. Все. Пока все.

Телефон умолк.

А я... я стоял у телефона и машинально поглаживал его рукой. Какой ты добрый, старый телефон!

И вечерняя темь мне казалась белым светом.

Нет, это не сон: Таня Бобылева сдержала обещание.

Утром передо мной лежали листки, вытащенные из горящей печки. Те самые листки, из которых женщина в кофте с разными пуговицами, продавая вишни, сворачивала кульки.

Позабыв обо всем на свете, я схватил первый попавшийся листок. Оказалась переписка двух врачей-психиатров. Я погрузился в чтение.

И предстал предо мною совсем иной мир.

Часть вторая

ПОТЕРЯННАЯ МЕЛОДИЯ

ПЕРВОЕ ПИСЬМО ДОКТОРА ОЗЕРОВА ПРОФЕССОРУ

СМЫСЛОВУ

14 так, я прочел первый попавшийся листок. Взялся за

другой и сразу увидел: листки перепутаны. Не мудрено:

верно, очень торопливо пихали их в огонь проворные руки

мамаши и дядюшки Тани Бобылевой в Шелковке!

Я стал осторожно разбирать листки. Одни обгорели но

краям - огонь русской печки едва лизнул их; другие по

коробились, почернели и ломались при первом прикоснове

нии.

Терпеливо подбирал я эти драгоценные нолуистлевшие

листки. И вот прочитал:

"Дорогой мой друг и коллега

Степан Иванович!

Жду твоего врачебного и товарищеского совета.

Мне, как тюремному врачу, надлежит обосновать медицинское заключение о действительной душевной болезни политического преступника Веригина, по образованию медика, обвиняемого в действиях, направленных к возмущению в народе и в войсках. Для меня, как эксперта, его болезнь столь же бесспорна, сколь бесспорен для суда факт свершения тяжкого государственного преступления оным человеком.

Твой Николай Озеров.

Прилагаю запись моей первой беседы с Веригиным.

Я пришел в тюремную камеру, чтоб освидетельствовать Веригина по поводу его вменяемости и дать экспертное заключение.

Арестант встретил меня вопросительным взглядом. Я отрекомендовался и спросил, как его здоровье.

- Дважды два... дважды два... Произнесите, доктор, произнесите же только эти два слова, - неожиданно, но очень настойчиво сказал Веригин, не ответив на мой вопрос.- Итак, дважды два? - повторил он. Взгляд заключенного сделался насмешливо-выжидательным.

- Хорошо, хорошо господин Веригин, - поспешно сказал я. Сейчас произнесу эти два слова. Но, пожалуйста, напомните мне, какой сегодня день?