Адам Вишневский-Снерг - Робот

Я тихо уселся на стуле и открыл консервную банку. Ел я, уставившись на ее фигуру, ожидая, пока девушка не проснется сама. Спала она беспокойно.

Через час она перекатилась на месте. Время от времени тело ее сотрясалось краткой, нервной конвульсией; она переживала во сне что-то неприятное, пыталась кричать, и мучивший ее кошмар уже не позволил мне медлить. Я приложил ладонь к ее лбу.

Открывая глаза, она вздрогнула, всматриваясь в сеня черными дырами зрачков. Когда же я возвратился к стулу, она приподнялась на локте.

- Ина, - с надеждой в голосе шепнул я.

Девушка продолжала молчать.

- Ты видишь меня впервые?

Ее глаза были широко открыты. На лбу заблестели мелкие капельки пота. Возможно, она делала отчаянные усилия, чтобы призвать какой-то туманный образ; мне даже показалось, что на ее губах промелькнула слабая улыбка, но тут же лицо покрыла та же чуждая тень.

- Да... помню.

- Помнишь? - Сердце бухало в груди молотом. Я сорвался с места. Говори... Что...?

- В коридоре... кажется, вчера или сегодня.

- И ничего более?

- Уже вспомнила.

- Так ты меня узнала! Знаешь, кто я такой?

Но она медленно покачала головой. Уставив взгляд в какую-то отдаленную точку, как бы все еще вглядываясь в свой сон, девушка поднялась с топчана.

- Или ты желаешь этим сказать, что в твоих мыслях образ человека, которого знала, только он не имеет со мной ничего общего?

- Нет, не то.

- Скажи яснее...

- Вас я вижу всего второй раз. Мы встречались в коридоре.

Я упал на стул и спрятал лицо в ладонях. Так я сидел, словно мертвец, несколько минут. Наверное, думал о Механизме. О нашей цели среди бронированных стен, о дороге сквозь чащу и о неуловимой загадке трансплантации памяти. Я размышлял о жестокой воле уничтожения той многочасовой ночи, которая уже один раз - и навсегда - соединила меня с Иной.

И я даже не заметил, как пальцы мои стиснулись в кулак; я тупо глядел на них и, как на смех, увидал там уже зажившие следы от зубов Ины - памятку о начале нашего знакомства.

- Гляди... - поднял я кулак и протянул руку в сторону топчана в неожиданном порыве, - тогда ты укусила меня за руку, когда я обрезал тебе волосы. Разве не видно?

Она печально покивала головой, не желая столь грубо выводить меня из ошибки. Впрочем, я уже видел, что кивала она не ради руки - она жалела меня; настолько я был смешон в наивной потребности представить материальное доказательство, что девушка могла меня принять за сумасшедшего.

- Ты сильно проголодалась? - сменил я тему и повернулся к столу, на котором выложил принесенную со склада еду. - Есть крекеры, но, может, ты хочешь консервы?

Я перетащил все на топчан, чтобы девушка могла есть лежа. Можно было догадаться, что она ужасно устала после путешествия в город. Я увидал ее сквозь открытую дверь туалета, когда, склонившись над ванной, она пила воду прямо из крана. Затем она окинула жадным взглядом приготовленный на топчане ужин и, беспокойно зыркая в сторону входной двери, спросила, ни с того, ни с сего:

- И что теперь будет?

- То есть как, что? Ешь.

- Но я... - запнулась она.

Выражение на ее лице было обескураженным.

- Ты меня боишься?

- Я заняла ваш топчан... ведь так?

- Ах, ты это имеешь в виду. Ну, говоря честно, вторглась ты сюда бесправно, - попытался пошутить я, - так что, когда покушаешь, придется тебе возвращаться к себе. Ведь наверняка ты проживаешь в шикарных апартаментах.

Девушка все так же обескуражено глядела на меня.

- Ладно, можешь не беспокоиться. Эта комната никому не принадлежит.

- Вы тут не живете?

- Иногда.

Ина потянулась к молоку и крекерам.

- Я уберусь отсюда, когда ты только пожелаешь, - сказал я после долгого молчания. - Но раз уж мы познакомились, называй меня Нэт.

- А меня зовут Эльта Дамион, знаешь?

- Естественно! Запомнил на все сто.

Девушка уселась. Хотя последнее время ей пришлось по необходимости поститься, да и выглядела истощенной, ела она без аппетита. На ней было короткое летнее платье, возможно, то же самое, в котором, после длительного отсутствия она возвратилась в комнату и прикорнула рядом со мной на ковре, где я догорал в полусне, гораздо более близком смерти, чем яви, под грузом чуть ли не материальной темноты, вглядывающийся в бездну, откуда на нас глядел глубокий зрачок невозможного описать Механизма.

И она опустилась на колени, а может, и легла рядом - сколько бы я дал за то, чтобы теперь знать - и что-то оживленно мне рассказывала, чего я, однако, не понимал, поскольку до меня не доходили никакие иные звуки, если не считать пульсации крови в собственных сосудах, которая и отмеряла время понимания. Однажды, словно дикий зверь, я вырвал у нее из рук консервную банку, хотя она сама мне ее и подавала; сейчас она сидела на краешке стола, как и тогда, когда, отрезанный от источника, я не подумал о столь важной вещи, не была ли моя беспомощность из определенного отсутствия духовного здоровья, и до меня никак не доходило, что она, в моменты моего отсутствия, за себя и за меня - там, на этажах - живет, чувствует, размышляет и действует. Многое пришлось ей перетерпеть, прежде чем я ее покинул.