Адам Вишневский-Снерг: Робот

Окно было широко распахнуто. Я перелез через подоконник и встал на парапете, несколько выгнувшись над пропастью и держась рукой за проходящий над головой, частично уже разваливающийся и выветрившийся выступ стены. Можно было пройти по карнизу, выступающему из внешней стены небоскреба, образуя узенькую ступеньку. Но едва лишь я успел поставить на нем ногу, как вдруг почувствовал сильный удар в живот, потрясший всем моим телом.

Это было всего лишь краткое мгновение. Пальцы руки все еще держались фрагмента навеса, уже оторвавшегося от стены. Я висел над улицей, над меленькими фигурками людей и коробочками автомобилей, но ноги мои все еще находились на парапете окна. Я глядел наискось и вниз: эта рука не спешила мне с помощью. Я видел стиснутый кулак убирающийся после удара в глубину оконной рамы. Он все еще находился среди обломков стекла - крупных и мелких - неподвижно висящих в пространстве. Мужчины и женщины сидели вокруг заставленного тарелками и бутылками стола. Некоторые из них стояли. У горлышка перевернутого графина на скатерти расширялось коричневое пятно. Одна из женщин вскакивала с места. Ее сосед уже практически выпрямился. Он застыл, пялясь на меня; опираясь при этом о стол стиснутыми кулаками, вокруг которых скатерть вздулась несколькими широкими складками. Графин висел в пространстве ниже плоскости стола - находясь в неспешном, хотя и неумолимом поступательном движении к полу.

Я ни о чем уже не думал. Все мое сознание, относительно которого мы так много беседовали с Раниэлем, занимали всего два слова: "Петля пребывания". Взглядом я искал черное размазанное пятно и ожидал укола шпильки для волос, которая должна была пронзить мне щеку, чтобы все могло исполниться.

Но вот еще одна неожиданность - последняя. В то время, как проходили секунды, и люди (вовсе не статуи!) перемещались в глубине комнаты, также в состоянии невесомости, я отплывал от окна в обычном воздухе, туда, куда направил меня удар - наискось и вверх, при этом перемещаясь в пространстве над миражом улицы внизу.

Внезапно я понял, что не являюсь тем мужчиной-статуей. Это несколько стечений обстоятельств привело меня к ошибке. Только что отключилась тяга фотонного двигателя. В соответствии с предположениями, звездолет, после девяти месяцев равномерно ускоренного движения перешел к равномерному движению по прямой. Город сейчас очень медленно вращался вокруг горизонтальной оси. После изменения вертикали - подумалось мне - когда звездолет начнет свое многомесячное торможение, притяжение вернется.

Я плыл по орбите (на сей раз обычно, словно космонавт в состоянии невесомости) на значительной высоте между стенами домов, залитых ярким, предполуденным солнечным светом. Из окна, из под низкого лба и прямых, знакомых мне бровей, на меня глядели глаза Робота BER-64, который в глубинах Механизма предшествовал мне на ленте транспортера. Это его кулак сбил меня в пропасть, и сейчас я находился в радиусе действия его излучателя.

Он медлил, но я практически о нем и не думал. Пока что он не нажал на спусковой курок. И не потому, что он хотя бы на мгновение поколебался убить меня или же подарить жизнь. Он всего лишь оттягивал то радостное мгновение, в которое сможет исполнить свою обязанность, пережить свой малый оргазм вместе с облегчением, что вот, наконец-то убил очередного взбунтовавшегося робота. Я прекрасно понимал, что пришел конец моего существования. Только ни о чем не жалел: не мог я жалеть о том, что было неповторимо. Никогда бы я не поменялся с ним местом, хотя сам жил лишь раз, а он был неуничтожим, поскольку его можно было множить до бесконечности.

Я свободно поднимался ввысь под куполом глубокого, лазурного неба. В глазах у меня стояли мрачные коридоры убежища. Мелькнуло лицо Людвика Вайса, перепуганного угрозой моего предательства. Алин и Сент грабили в темноте кабины на сорок пятом уровне. Но был и Уневорис, которого я не спросил вовремя, зачем он стрелял в Коореца. Между столиков в столовой ко мне протискивалась высокая фигура Рекрута. И Асурмар склонялся среди стволов сожженных деревьев над стебельком, чтобы сказать, что не все еще потеряно. Покрытый пылью взрыва Гонед бледнел у развалин туалета...

Мои мысли залил океан ртути. Статуи - словно малые стрелки часов, спутанные ленивым временем - стискивались вокруг меня, делаясь все плотнее и плотнее. Широкая полоса лилового света скользила по стенам. Когда она проникла через очередную дверь, я и сам добрался до цели: я увидел поднявшуюся в пространстве фигурку в летнем платье и обращенные ко мне ласковые глаза Ины.