Эндрю Пайпер - Проклятые

Она вложила мне в руку газету.

Я сразу узнал ее, хотя много лет не смотрел на нее. «Детройт Фри Пресс» за 9 июля 1989 года. Тот самый номер, который сунули нам под дверь дома в Ройял—Оук на следующее утро после пожара, забравшего наши с Эш жизни. Заголовок в углу первой страницы был надорван папой, а сама газета лежала в кухне на столе, но к ней никогда не прикасались. «ТРАГЕДИЯ НА ПОЖАРЕ УНЕСЛА ДВЕ ЖИЗНИ. БРАТ И СЕСТРА ПОСТРАДАЛИ В ОГНЕ. ОСТАЮТСЯ ВОПРОСЫ».

Я поднял глаза, она была здесь. Зыбкое марево у изножья кровати.

Эш подняла руку и прикоснулась к пакету для внутривенных инъекций, висевшему рядом. Подержала на весу, словно оценивая его тяжесть, качнула. А потом ее пальцы сжали прозрачный пластик. Пакет сжался, и жидкость стремительно хлынула по трубке в мою руку. Вена мгновенно вздулась, и тут же руку пронзила острая боль. Плечо мгновенно онемело, а грудь словно охватило огнем.

Тогда она разжала пальцы.

Мешочек тут же распрямился, всасывая содержимое трубки. Вместе с ним туда попала и кровь из вены. Она заклубилась в прозрачной жидкости, окрашивая ее в алый, а затем еще более темный цвет.

Эш снова сжала пакет с раствором.

И теперь боль нашла свое место. Мое сердце. Мне показалось, что его сжали тисками.

У меня чуть глаза не вылезли из орбит. Их застлала красная пелена. Тяжелыми молотками застучало в висках.

И откуда–то из страшной близости донесся запах Эш. Ее губы, горячие и сухие, прикоснулись к моему уху, обдавая его ледяным холодом.

Я скучаю по тебе, Дэнни, дружок.

Я вслепую ударил кулаком туда, где она стояла, но попал по пустому месту. Только пакет с раствором качнулся на подвеске. Я открыл глаза.

Раствор был кристально прозрачным. Боль в груди исчезла, словно ее никогда не было.

Никакой Эш.

Никакой газеты на кровати.

И все же остался запах. Неуловимый след духов, от которого я, шатаясь, попытался избавиться в ду́ше, а там, промахнувшись мимо раковины, долго блевал на пол.

Я скучаю по тебе…

Почти через три недели, вколов в мои вены все, что было возможно, и собрав кучу всяких анализов, меня наконец выписали. Последним зашел проститься хирург, который мне нравился. Он принес недавно приобретенный экземпляр моей книги, и я подписал ее: «Спасибо за помощь моему слабому организму».

— Годится, — сказал врач и захлопнул книгу. Это убедительно показывало, что больше он ее никогда не откроет снова.

— Мне бы хотелось отблагодарить вас чем–то более существенным, — сказал я. — Вы играете в гольф? Как насчет членского билета в гольф–клуб?

— Я отказался от членства в одном из них, когда понял, что все эти клюшки и прочие снасти просто разорят меня. И потом, у меня уже есть сезонный абонемент на «Фенуэй». Но, поверьте, ваше выздоровление для меня самая лучшая награда.

— Ну, ладно. Тогда до новой встречи.

— Что–что?

— А как же трансплантация?

— Ах, да! Верно.

— Если будет что–то подходящее…

— Конечно. Могу вам сказать, мы все будем за вас держать пальцы скрещенными.

Он бросил на меня взгляд, из которого стало ясно, что он верит в чудеса, как любой человек. Потом попросил выпить апельсинового сока из банки, что стояла нераспечатанной у меня на столике, и продолжил:

— Я знаю, что сейчас все вокруг постараются вас никак не беспокоить и ничем не волновать. Отнеситесь к этому философски. Держитесь, надо до конца верить, что все в наших руках. И поменьше беспокойтесь, ладно?

— Как я понимаю, вы рекомендуете мне быть осторожнее во время занятий сексом в джакузи и при беге трусцой?

— Бег трусцой запрещается категорически. Это даже не смешно. Но, безусловно, я не собираюсь советовать парню вроде вас отказываться от другой активности, особенно если вам ее предложат.

Не прошло и часа, как мы втроем — Уилла, Эдди и я — вышли из дверей госпиталя и направились к автомобилю. Солнце больно слепило меня. Эдди все время держался рядом, поддерживая меня под локоть. Я мог, конечно, сказать ему, что со мной все в порядке, что у меня проблемы не с ногами, а с сердцем, но его желание помочь было так трогательно, что пересилило мое желание показать всем, какой я бодрый. И я слегка оперся на него.

От госпиталя до нашего дома на Портер–сквер было недалеко. Но Уилла выбрала кружной маршрут, чтобы дать возможность увидеть шпили Гарварда, запруженную машинами Массачусетс–авеню и вообще суету дневного города. Вид пассажиров других автомобилей говорил о том, что все чем–то заняты: кто–то переезжал, кто–то был взволнован, или, наоборот, доволен, или скучал. Каждый прохожий тоже был чем–то занят, и все что–то держали в руках: стаканы с кофе, мобильники, планшеты. Казалось, что в стране издали специальный закон, запрещающий ходить с пустыми руками. Собственно, это был повседневный вид городских улиц, который поразил меня так, словно я его видел впервые, — волнующий и в то же время забавный. Казалось, жизни слишком много, чтобы можно было мгновенно все это переварить.