Дмитрий Владимиров - Шаги к горизонту или несколько ударов ниже пояса

Остались храмы и витрины,

Полуистлевшие картины,

Полуиспитое вино.

Мой город мертв уже давно.

Мои пророки все распяты,

Мои стихи огнем объяты,

И мне, поверьте, все равно.

Мой город мертв уже давно,

А я истлеть успел едва ли

В полузаброшенном подвале,

Где в детстве я смотрел кино.

Я ГОРОД. МЕРТВ УЖЕ ДАВНО...

В ночи кто-то тихо плачет. Кто это?

- Эй, кто там? Кто плачет?

Тишина.

Это, наверное, ветер. Или эхо.

Много лет тому назад, в другом городе (но тоже ночью) мой друг, отвернувшись, говорил зло. Не мне - себе:

- Эта проклятая планета - настоящая тюрьма народов!

- Ты не забывай, - ответил ему кто-то (может, даже я), - мы все здесь добровольцы...

Боже мой! Где же ты? За что ты обрек меня на эти страдания, на одиночество?

"Ты доброволец..." - шепчет листва.

И я иду. Я Командор. Мне нельзя стоять.

Вон кто-то, спотыкаясь и падая, и снова поднимаясь, карабкается по почти отвесной скале к заснеженной вершине.

Боже, как я ему завидую. Да, ему тяжело, да, он может погибнуть, обморозиться, но он видит свою цель, свою вершину и приближается к ней.

А я? Приближаюсь или наоборот, отдаляюсь?

Судя по холоду приближаюсь, наверное.

Вот еще шаг к горизонту. Я делаю шаг вперед - горизонт два шага назад.

Так и движемся. Сухим языком - по растрескавшимся губам, Пустые глазницы Отвыкли от горечи слез. Я взял в руки Солнце - Обжегся, почувствовал власть. Я верил в свободу - Но кровь обагрила мой сон. Я шел к горизонту, По людям, как по цветам, Давая в награду Пощечины вместо грез. И мысли чужие Я даже не пробовал красть, Я просто их брал у друзей, Давя стон. И вот я один, Зато я как небо - велик. Я свой горизонт поломал, Наступив на друзей. Из легких я с кровью Последний свой выдавил крик: "Воды! Хоть немного!" Но нету в округе людей...

Шаги.

Кто-то, не могу различить его лица, подходит ко мне.

- Здравствуй, мальчик.

Мальчик? Это я-то мальчик? Да он что, совсем свихнулся?

- Здравствуй, мальчик.

Мальчик? И тут я вспоминаю. Мальчик...

"...На улице безутешно, словно в истерике, заливается плачем ветер, роняя на землю слезы, хлопает резными ставнями, расшатывает калитку. Где-то вдалеке воет собака. Похоже, бездомная.

Светловолосый мальчик сидит в неудобной позе, прислушиваясь к печальному вою..."

Я вспоминаю. Комната. Комната, которую нельзя покидать. Комната, в которой сосредоточена вся вселенная. И мальчик. Это ведь я. Как давно это было... Комната? Так значит?

Я с ужасом смотрю на незнакомца, а он с ужасом смотрит на меня. Лица его не рассмотреть, только звезды - там, где положено быть глазам.

- Кто ты? - с ужасом спрашиваю я, чувствуя, что такой знакомый и привычный мир рушится, сминается, теряет свои очертания.

Вон исчез дом, фонарь. Куда-то пропал кусок неба, а вместо него перегородка, деревянная балка, осыпающаяся штукатурка. Слева появилась книжная полка. Впереди - дверь балкона. Развалюха-диван. Комната.

Не такая, как я ее помню, без камина, больше похожая на каморку. Но она. Несомненно.

У моего собеседника вдруг начинает проявляться лицо, как на фотобумаге. И вот он сидит передо мной, смотрит на меня с укором карими глазами. Светловолосый мальчишка, лет десяти. Я.

Это сейчас у меня темные волосы, в детстве они были ближе к соломенному цвету, а с возрастом вот, потемнели.

- Зачем ты это сделал? - спрашивает он.

- Что?

- Зачем ты вернулся в комнату?

Зачем?

Дзинь-Дзинь, что-то звенит на улице, ударяясь о брусчатку тротуара, и, не переставая звенеть, катится вниз по улице.

Это с неба падают звезды.

Мое призрачное королевство, королевство, где я был королем в изгнании, мессией, Командором, тает. Я снова один.

Хуже. Я наедине с самим собой. Не придуманным, настоящим.

- Ты любишь боль, - тихо продолжает мальчик, - ты пронизал болью весь свой мир. Почему?

- Не знаю, - устало говорю я, пытаясь отвести глаза. Не могу.

А ведь знаю, наверное, как приятно чувствовать боль, чувствовать, что тебе хуже, чем другим. Мне всегда нравились мученики.

- Чего ты хочешь? Красиво сесть в тюрьму, с чувством выполненного долга? Или тебя больше привлекает расстрел, пуля точно в сердце или под сердце, алое пятно на белоснежной рубахе, голова на коленях друга и последние слова типа: "Я сделал все, что мог. Извините, не успел..." Как там у тебя:

Он вонзился смертельно и цепко,

Кровь ручьями и слезы из глаз,

И дрожат посинелые губы,

Отдавая последний приказ...

Я молчу. Что я могу сказать? Врать самому себе? Глупо и смешно. Смешно, как жизнь.