Борис Воробьев - Шествие динозавров

После краткой церемонии приветствия Луолруйгюнр покатил на наместника бочку.

— Раб, — сказал он звучно. — Ты возомнил о себе. Ты решил измерить глубину колодцев моего терпения. Но, клянусь чревом Мбиргга, ты вычерпал их до самого дна.

— Чем рассержен Солнцеликий, брат мой? — осведомился Одуйн-Донгре, усмехаясь в пышные усы.

— Вот уже шестьдесят дней, как ни одна повозка с зерном из Олмэрдзабал не въезжала в ворота столицы. Мы забыли, каковы на вкус южные пряности. Или у вас недород? Скоро год, как драгоценности с Юга не утешали мой взор. Или ты повелел засыпать прииски? Мечи моих воинов затупились в боях, оскудели колчаны, истрепались ремни арбалетов. Мы ждали оружия с Юга. Или твои мастера утратили свое ремесло?… Эойзембеа!

— Я здесь, Солнцеликий, — зычно отозвался императорский полководец, выступая вперед.

— Много ли в наших войсках витязей с Юга?

— Немного, Солнцеликий. Как пальцев на этой руке, — громыхнул Эойзембеа и воздел левую конечность, похожую на куцый древесный обрубок.

— Я утомлен твоей строптивостью, Одуйн-Донгре, — сказал император. — К тому же, ты полагаешь, будто северным псам нет иной забавы, как вылавливать южных вауу в моей спальне…

Одуйн-Донгре побледнел от бешенства.

— Видит Йунри, как мой брат несправедлив, — произнес он тихо. — Шестьдесят дней — невеликий срок для великой империи. Я спешил к престолу моего брата налегке и на лучших колесницах, и потому обогнал в пути тяжко нагруженные повозки с зерном и пряностями…

«Ой, врет, — подумал я с уважением. — Но язык у него подвешен удачнее, нежели у моего повелителя, это уж точно».

— Но разве в Олмэрдзабал живут дикари-инородцы? — продолжал наместник, повышая голос. — Разве южане перестали быть рабами Солнцеликого лишь оттого, что лучший из них не родился в сточной канаве Лунлурдзамвил? Разве императору хуже, когда сыты удаленнейшие от него, а не только те, что слизывают следы его ступней? Разве взор его утешают одни лишь разноцветные стекляшки, а не спокойствие южных горизонтов, когда он глядит из окон Эйолияме? Не то что орды бунтовщиков — облачко пыли не оскорбит его зрения со стороны Олмэрдзабал. Ибо то оружие, о каком говорил Солнцеликий, брат мой, на своем месте — в руках воинов, что каменными стенами стоят на южных рубежах Опайлзигг. Что же до вауу, то их полно и в подземельях Эйолудзугга, и нет нужды им просить подмоги с Юга…

«Так его, белобрысого!» — мысленно поаплодировал я.

— Но Солнцеликий, брат мой, не устает вбивать клинья в разломы Ямэддо. Или он мечтает расколоть земную твердь? Имеющим головы темен смысл его указов. Безумец нашептал ему, будто рабы хотят трудиться. Кто видел такого раба? У всякой скотины одно желание — избавиться от ярма да жевать траву на чужом пастбище. Буйволы не возделывают полей — они топчут их. Так и рабы не вонзят в землю мотыги иначе, как под плетью надсмотрщика. К чему им свобода, к чему наделы? Им нужны хорошая палка, миска собачьей похлебки да еще, пожалуй, дыра для излияния семени…

Юруйаги лязгнули мечами. Охрана наместника — тоже. Запахло паленым.

— Ты складно говоришь, — промолвил Луолруйгюнр сквозь зубы. — Нет такого в этом мире, от чего бы ты не сумел отречься. Будь императорский род гонимым — ты доказал бы перед престолом Эрруйема, что произошел из мужского зада, а не из лона своей матери… Ты омрачаешь мои дни, но это ничего. Это я могу тебе простить. Но зачем ты посягаешь на мои ночи?

— И вновь мудрость Солнцеликого столь велика, что не вмещается в мой череп, — сказал Одуйн-Донгре. — Не хочет ли он обвинить меня в том, что женщины Лунлурдзамвил сомкнули свои бедра перед животворным стволом императора, надели дорожные платья и устремились на Юг?

«Раздерутся», — подумал я обреченно и нашарил рукоятку своего меча.

— Видит Йунри, мой ствол не скучает, — фыркнул Луолруйгюнр. — Вокруг полно глоток, которые следовало бы забить… Но мне становится противно натыкаться на следы мерзких вургров возле южных стен Эойлияме.

Тут уж я не утерпел.

— Одуйн-Донгре ни при чем, — сказал я пренебрежительно. — Разве он колдун, чтобы иметь власть над вауу? Вургры указывают на иного…

— Вот как? — изумился император. Оторопели и остальные. Должно быть, многим и в головы не приходило, что я способен разговаривать.

Черт потянул меня за язык. Но мне было чрезвычайно любопытно, как поведет себя верховный жрец. В конце концов, я тоже хотел попрактиковаться в плетении хитрых интриг. И я открыл рот, чтобы передать слова несчастного вургра.