Борис Воробьев - Шествие динозавров

— Да! — с неколебимой твердостью подтвердил капитан.

— Вэрри велл, — вполне ублаготворился ответом Меррик.

Он снова впорхнул в кресло, явно тесноватое для его роскошных буфов, что вынуждало посла сидеть на самом краешке. Но Меррик свыкся с таким неудобством.

Его ставший надменно-снисходительным взгляд замер на огрубелой жесткой длани Маржерета, которой тот медленно вращал кубок, чтобы разглядеть узоры. Много крови пролила наемная рука, многие правители в ней нуждались. Служил Маржерет и цесарю Священной Римской империи на Балканах, и польскому королю, и Годунову, и обоим русским самозванцам, и снова Польше. Все ему платили за кровь. Но британская корона заплатит за иное: никто из иноземцев не знает о Московии больше, чем бывалый француз. Меррик читал его записки и высоко оценил их. Но он знал, что записки — только малая доля наспех переложенных на бумагу наблюдений и что капитан не из тех, кто будет хранить секреты, посчитав за измену и бесчестие разглашение их. Наемник есть наемник.

— Фист из ауа коншенс, — словно бы в забытьи перейдя на родной язык, заговорил Меррик, — энд ло из ауа сод. Белл, дис воз сэд бай Шейкспиа. О сомфин лайк дис. [27] Кулак нам — совесть, а закон нам — меч. Кажется, так было сказано Шекспиром, или что-то вроде этого (англ.)

Маржерет насторожился. Посол не без умысла проявил неучтивость, позволив себе запамятовать, что его гость не понимает по-английски, а даже малого небрежения к себе капитан не терпел. Не такой уж он простак, чтобы предоставить полную возможность англичанам помыкать им. Маржерет резко щелкнул ногтем по кубку.

— Я хотел спросить, кэптен, — заерзал в кресле посол, пытаясь сгладить допущенную оплошность. — Я хотел спросить: долго быть смуте в Московии? То гораздо важно…

— Сму-ута? — протянул Маржерет, думая, как повести себя, и в отместку послу заговорил по-французски. — С'эт энтерминабль Сэнт Бартоломе. Лe московит мэм нё сон па капабль де мэтр де л'ордр шез ё. Лё руа полонэ нон плю не пурра лез эдэ. Иль аттизра лё пасьон анкор давантаж. Сэ сольда нё сон к'юн банд дэзордонэ. Иль люи обеисс маль. Он а безуэн д'юн отр форс пюиссант… [28] Это бесконечная Варфоломеевская ночь. Сами московиты не способны навести у себя порядок. Польский король тоже не поможет им. Он еще больше разожжет страсти. Его войско — бестолковый сброд и плохо повинуется ему. Необходима другая крепкая сила… (франц.)

— Браво! — засмеялся и постукал ладонью о ладонь восхищенный находчивостью Маржерета посол. — Долг платежом красен, так говорят московиты… Кэптен не должен сердиться. Я не имел зло.

Маржерет самодовольно усмехнулся. Ему удалось сбить спесь с разнаряженного вертуна. Посмотреть бы на Меррика в сече. А что он скажет, когда увидит, чем располагает презираемый им наемник? Капитан протянул послу драгоценный свиток, где повествовалось о русских хождениях за Обь. Меррик жадно пробежал глазами первые строки.

— О! — удивленно воскликнул он. — О! Такой грамоте цены нет!

Капитан спокойно отобрал свиток и спрятал на груди. Посол проводил его до самой двери, рассыпаясь в заверениях.

На другой день Маржерет спешно выехал из Вологды к поморью, чтобы до крайнего срока успеть на корабль. Наступающая зима уже прихватывала ледком береговые воды.

Борзо мелькали, укорачиваясь, дни. Вот и Покров минул. А давно ли видел Кузьма последних журавлей! Высоконько летел клин над городом. Еле различили его глаза в линялых небесах. И если б не слабое, переливающееся, как вода в ручье, курлыканье, что заставило задрать голову, не приметил бы, пожалуй, Кузьма журавлиного отлета. Непременно захотелось углядеть вожака, и он стал всматриваться в острие клина. Рассмотрел лишь трепетную точку.

Согласно и четко перемещался клин. Такой-то бы лад в миру!

Кузьма вспомнил о журавлях, снова оказавшись там, откуда увидел их, — в подгорье, на конце склона, где его вывел из задумчивости смутный звук, почудившийся курлыканьем. Кузьма невольно глянул на небо, но звук был ближе и в нем явно пробился скрип тележных колес. Кто-то спускался по съезду. Староста обернулся. Вздернув голову саврасой лошаденки к оглобле, чтоб не страшилась раскатного уклона, узкоплечий тощий мужик осторожно сводил ее вниз, с усилием сдерживая и саму савраску, и напирающую на нее телегу, на которой в груде жалких пожитков сидели баба с ребенком. Гадать было нечего — беженцы.